Маска смерти (сборник)

Лауренс-Кооп Адриана

Инспектор смахнул капли дождя с полей шляпы.

– Может, ты меня все-таки пустишь в дом? – с улыбкой спросил он.

Художник шутливо поклонился и широким жестом пригласил гости войти. Шелковая блуза с широкими рукавами подчеркивала грациозность его движений.

– О верный страж порядка, – торжественно произнес он, – прошу посетить мою скромную хижину.

Де Кок, не обращая внимания на его шутовские интонации, переступил порог. Он миновал прихожую и очутился в просторной комнате с высоким потолком, освещенную лишь светом уличного фонаря, проникавшего в окно и отбрасывающего длинные тени на расставленные

повсюду мольберты. Побеленные известью стены также были увешаны картинами.

Петер Карстенс пошел впереди Де Кока. Он направился к винтовой лестнице, находившейся в глубине комнаты, и начал подниматься наверх.

На втором этаже они прошли через узкий коридор и открыли дверь в небольшую уютную комнату с низким потолком. На грубом деревянном столе горели две свечи в высоких серебряных подсвечниках. Рядом стояла бутылка вина и несколько хрустальных бокалов. Два из них были наполнены.

Де Кок с любопытством осмотрелся и встретился глазами с женщиной, которую уже видел здесь однажды, и снова, как и в первый раз, его поразило это прекрасное лицо.

– Это Мария, – представил свою гостью Петер Карстенс. – Ты ее, наверное, помнишь, она была у меня в прошлый раз…

Старый сыщик кивнул и улыбнулся.

– И все так же божественно хороша!

Мария медленно поднялась со своей скамьи, резким движением отбросила волосы с лица и, подойдя к инспектору, протянула ему нежную теплую руку.

– Рада снова видеть вас, – сказала она и сделала несколько шагов, слегка покачивая бедрами. Она помогла инспектору снять мокрый плащ. – Я повешу его наверху, чтобы стекла вода. – Женщина с шутливым укором посмотрела на художника. – Петер обычно не обращает внимания на подобные вещи, он весь отдается вину, искусству и любви.

– Именно в таком порядке?

Мария рассмеялась и вышла из комнаты, унося его плащ.

Петер Карстенс кивнул на бутылку.

– Выпей с нами стаканчик.

Де Кок шумно втянул в себя воздух.

– Как всегда, бургундское? Художник кивнул.

– Должен сказать, оно становится все дороже и дороже. Кажется, французские виноделы, всю жизнь выжимавшие из винограда вино, решили теперь выжимать из него золото.

Он взял бутылку и медленно наполнил бокал.

– Чему я обязан визитом столь высокого гостя? – спросил художник. – Ведь не станешь же ты уверять, что заглянул ко мне просто ради хорошей компании?

Де Кок сделал еще глоток и постарался уклониться от прямого ответа.

– Мне было приятно еще раз оценить твое гостеприимство.

Художник покачал головой.

– Так я и поверю, что ты, несмотря на ветер и дождь, отправился ко мне на Нордемаркт без особо важной причины. Да ты и сам сказал, что явился сюда по велению долга…

Де Кок немного помедлил.

– Ты прав. Я разыскиваю старинную книгу… книгу о явлении чуда.

Петер Карстенс расхохотался.

– Послушай, как там начинается… – И он торжественно продекламировал:

«

Здесь открываются Всевышнего деянья:

Священная книга бытия

И таинство потусторонней жизни.

..»

Де Кок прервал его:

– Очень похоже на стиль Йоста ван ден Вондела! – удивленно воскликнул он.

Петер Карстенс

довольно потирал руки. – Точно. Приблизительно в его время эта книга и была напечатана. Первоначальный текст написан на латыни. Несколько столетий хранили люди в памяти явление чуда: историю о том, как священную просвиру не тронул огонь. С тех пор каждый год в Амстердаме празднуют этот день. – Он ухмыльнулся. – Говорят, что для проституток на Валу это очень большой праздник: не один так другой мужичок непременно отстанет от процессии и свернет в сторону…

– Ты молодец, – похвалил Де Кок художника, – отлично помнишь старый голландский текст, слово в слово.

Петер Карстенс махнул рукой.

– Да уж, – сказал он, – если б я этот дурацкий текст сегодня… – Он внезапно умолк. Краска медленно сошла с его лица. – Ты же знаешь, Де Кок, – сказал он, разом протрезвев, – каким способом я иногда зарабатываю себе на жизнь…

Де Кок кивнул.

– Да, знаю. Ты подделываешь и старых голландских мастеров, и французских импрессионистов, и фламандских миниатюристов. Если так дальше пойдет, ты полностью перейдешь на подделки. – Де Кок глубоко втянул в себя воздух и почесал мизинцем нос. – Как я понимаю, тебе ничего не стоило скопировать старинную книгу о явлении чуда.

Петер Карстенс отодвинулся от Марии и поставил свой бокал на стол.

– Но у тебя нет никаких доказательств… Де Кок покачал головой.

– Да они мне и не нужны!

Художник наклонился и приблизил к нему свое лицо.

– В таком случае, что тебе от меня нужно? – спросил он, глядя прямо в глаза сыщику.

– Что мне от тебя нужно? – Де Кок добродушно рассмеялся. – Хоть я и черствый полицейский чиновник, как ты изволил выразиться, мне совсем не хочется устраивать возню вокруг тебя. Я не собираюсь предъявлять тебе никаких обвинений, мне это совсем не нужно, просто я несколько дней занимаюсь одним запутанным делом, связанным с таинственным исчезновением четырех женщин. Исчезновение одной из них совпало с исчезновением одной очень ценной, старинной книги о явлении чуда. – Он потер затылок. – Зная тебя и еще одного человека, который держал в руках эту книгу, я сопоставляю все эти факты и хочу спросить, что тебе известно об этой книге?

Петер Карстенс понимающе подмигнул.

– Я действительно сделал парочку экземпляров, – признался он.

– Парочку? – удивился Де Кок. Петер Карстенс кивнул.

– А если быть уж совсем точным, я сделал три копии. – Он наклонился, пошарил под скамейкой, на которой сидел, и выложил на деревянный стол две пожелтевшие от времени старинные книги. – За книгами должны были прийти, чтобы забрать их у меня.

– Кто?

– Девочка Бертуса из Утрехта. Де Кок нахмурился.

– Как ее зовут?

– Аннетье Схеепстра.

12

На следующее утро инспектор Де Кок, бодрый и гладковыбритый, вошел в полицейское управление. Крепкий ночной сон словно воскресил его, даже мучительная ломота в суставах почти прошла.

Вечером он долго не мог уснуть. Эти четыре исчезнувшие женщины, каким-то непонятным образом связанные со старинной книгой, причем не с фальшивой, а с настоящей, не давали ему покоя, их образы, которые он пытался воссоздать в своем воображении, сменяли друг друга, точно цветные стеклышки в калейдоскопе.