Маска времени
Шрифт:
– Обычные, с виду нормальные люди.
– Бешеные псы, ты хочешь сказать. Неужели те, кто написал это, заходили внутрь музея?
– Конечно. Они заходили туда, чтобы посмеяться.
– Уведи меня отсюда, Филипп, я хочу домой.
Когда они добрались до отеля, Филипп заставил ее съесть ленч и выпить два стакана чаю. В Милан они должны были улететь на следующий день, поэтому Филипп проводил Анну в номер и уложил в постель. Она легла не раздеваясь, чувствуя, что голова идет кругом. Безымянные могилы.
Фотографии эсэсовцев – злые лица и дубовые листья
Глаза. Полные отчаяния глаза заключенного, которые смотрят через плечо прямо на Анну.
Самодельные надписи на латышском языке, украшенные свастикой.
Сон подкрался незаметно: Анне просто показалось, будто она сорвалась с утеса и упала в темную бездну.
Разбудили ее обычные городские звуки: звон трамваев, гудки автомобилей, шум дождя. Пробуждение не избавило Анну от кошмаров: тени прошлого по-прежнему владели ее мыслями.
Она поняла, что наступил вечер. Дотянувшись до выключателя, зажгла лампу на тумбочке у постели. Она была одна в комнате. Филипп оставил записку на ночном столике. Анна сразу же узнала его четкий почерк: «Ушел прогуляться. Вернусь в 19.00». Анна взглянула на часы. Уже 18.45. Она встала и отдернула занавески. Падал снег, все мостовые были мокрыми, и свет окон отражался в них. Трамвай, казалось, плыл, а не шел по рельсам. Где же, интересно, он прогуливается?
Раздевшись, Анна приняла душ. Когда минут через десять она вытиралась махровым полотенцем – одно из проявлений местной роскоши, – услышала, что Филипп входит в комнату.
Его плащ, джинсы и зимние сапоги промокли насквозь, будто он прошел не одну милю под дождем. С темных волос Филиппа стекала вода. Выглядел он очень усталым.
– И где это ты пропадал? – спросила Анна, целуя любимого.
– Просто прогуливался.
– По такой-то погоде?
– Хотелось проветрить мозги.
– Ты с ума сошел. Пойдем, – произнесла она твердо, расстегивая его куртку. – Горячей воды хватает. Тебе надо быстрей согреться, пока не схватил простуду.
Анна сама раздела Филиппа, чувствуя, как промерзло его тело. Пока он стоял под душем, Анна позвонила вниз и заказала кофе с булочкой.
Кофе принесли, когда Филипп выходил из ванной. От раскрасневшегося тела шел пар. Анна с жадностью разглядывала его мускулистое тело, повторяя про себя, что это самый красивый мужчина в ее жизни.
Завернувшись в халат, Филипп взял чашку кофе и сел рядом с Анной на диван. Она прижалась к Филиппу и коснулась рукой его груди.
– Наконец-то ты согрелся. Ты сошел с ума – бродить по городу в такую погоду.
– Ты говоришь со мной, как жена, – устало улыбнулся Филипп в ответ.
– Разве это плохо? Я не переставая думаю о Варге и об этих надписях.
– Неужели какие-то надписи могут удивить тебя после всех ужасов фашизма?
– Но, Филипп, те, кто написал эти мерзости, издеваются и над еврейскими могилами, не говоря уже о синагогах.
– Даже теперь?! – произнес он скептически. Анна взглянула на него.
– Ты что, не знаешь, что творится сейчас в Европе?
– Ты имеешь в виду хулиганов-тинэйджеров?
– Нет. Я имею в виду нечто посерьезнее, чем просто хулиганство подростков. Я говорю о новой, самой большой волне неонацизма с 1930 года.
– Это несколько тысяч дураков, одетых в фашистскую форму.
– Нет, это миллионы, которые думают, будто Адольф Гитлер был не таким уж плохим парнем. Включая и политиков, стремящихся попасть в парламент и мелькающих на телеэкранах.
– Ты серьезно?
– Конечно. Почти в любой европейской стране есть ультраправая партия, и она пользуется уважением среди населения. Каждый день в эти партии записываются все новые и новые члены.
– Но что заставляет людей становиться фашистами?
– Думаю, вакуум. Коммунизм как система умер и оставил после себя политический вакуум. Он и притягивает всевозможных экстремистов. Распад советской империи – самое большое политическое событие со времен распада Австро-Венгерской империи в начале века, что явилось причиной мировой войны.
– Но европейское сообщество не допустит новую бойню.
– Европейское сообщество стремится что-то сделать, но перспективы не очень обнадеживающие. Я занималась в прошлом этой проблемой как журналист. Жизненный уровень продолжает падать, безработица растет. Если все эти проблемы не разрешатся скоро, то приход неофашизма к власти превратится из угрозы в реальность.
Филипп поднес бокал с бренди к губам, а затем предложил его Анне.
– Ультраправые появились и здесь, в бывшем Советском Союзе, – продолжала Анна. – Наибольшую оппозицию Борису Ельцину составили не коммунисты, а именно фашисты. Ельцин был предупрежден о возможном контрреволюционном перевороте фашистского толка, но никто не воспринял это серьезно. Старая гвардия всеми правдами и неправдами хочет вернуться к власти, и у них хватит сил для этого. Только на этот раз на знаменах будут не серп и молот, а свастика.
– Да, фашистский тоталитаризм мало чем отличается от марксистского.
– Это все то же зло, только другие демагогические приемы.
Филипп встал и подошел к окну. Снег по-прежнему бил в окно.
– Откуда ты все это знаешь?
– Я – журналист. А европейская история – это моя первая любовь.
– О'кей. Но все-таки это относится в большей степени к Восточной Германии, Анна. Дети, выросшие в Восточной Германии, не имели представления о современной демократии, поэтому сейчас они должны успокоиться.
– Но дело не ограничивается только Восточной Германией. Гельмут Коль обещал провести реформы, но налоги растут, а заработная плата понижается, и нет никаких надежд на быстрое выздоровление экономики. Как-то мне пришлось слушать некоего Михаила Сверчика. Он один из лидеров группы неонацистов, именующих себя «Национальной обороной». Приличный на вид парень в костюме. А заявил он следующее: «Немцы всегда ненавидели хаос и неопределенность, они нуждаются в сильном порядке. И во время кризисов немцы всегда примыкали к правым». Этому парню удалось привлечь на свою сторону немало голосов на выборах.