Шрифт:
1
Освободившись от дел, Филип Ногара выбрался чтобы провести свободную минуту в созерцании машины, которая принесла его сюда с самого края галактики. Из роскоши своих апартаментов он вступил в смотровой купол. Там, во вздутом пузыре из прозрачного стекла, казалось, что он стоит снаружи корпуса своего флагмана «Нирвана».
Под этим корпусом, «ниже» искусственной силы тяжести «Нирваны», наклонился яркий диск галактики, включающей в одном звездном рукаве все звездные системы, открытые, обрушившимся с Земли, человеком. Но в том направлении, куда смотрел Ногара, яркие крошки и точки света были обильными. Они были другими галактиками, уносящимися прочь
Тем не менее, Ногара пришел сюда не для того, чтобы обозревать галактики, он пришел взглянуть на что-то новое, на феномен, никогда не видимый людьми в таком приближении.
Он казался щепоткой собранных вместе галактик, облаками, потоками пыли ниспадающими на него. Звезда, которая образовывала центр феномена, сама держалась за пределами человеческого взгляда благодаря силе своей гравитации. Ее масса, возможно, в миллиард раз больше массы Солнца, так изгибала пространство-время вокруг себя, что нет фотона света, который убежал бы от нее в видимом диапазоне.
Пылевые дебри глубокого космоса кувыркались и пенились, опускаясь в сжатие гипермассы. Опадающая пыль выстроила из статических зарядов молнию, возвращала ее в светящиеся грозовые облака, и вспышка огромной молнии смещалась в красный диапазон прежде, чем исчезала вблизи днища гравитационного холма. Возможно, не было даже нейтрино, которое сумело бы убежать от этого солнца. И не существует корабля, который смог бы приблизиться к нему ближе, чем это сделала «Нирвана».
Ногара стал чаще бывать здесь после того, как открыл явление, которое вскоре могло представить угрозу для населенных планет; обычные звезды уходят вниз, как щепки из дерева в водоворот, если гипермасса встречает их на пути. Но тысячи лет пройдут, прежде чем понадобится эвакуировать какую-либо планету; а до того, гипермасса может быть поглощена пылью пока ее ядро не взорвется, после чего большая часть ее субстанции может перейти в более необычную, но менее опасную форму.
Как бы то ни было, в другую тысячу лет оно предложит кому-то еще одну проблему. Теперь же, людям объявили, что спасаясь от гипермассы, Ногара бежал в другую галактику.
Передатчик заработал, призывая его обратно в роскошь его апартаментов, удовлетворенного созерцанием галактики.
Он прикоснулся к плате сильной волосатой рукой.
— Мой господин, прибыл курьерский корабль. Из системы Фламланда… Они привезли…
— Говори понятнее. Они доставили тело моего брата?
— Да, мой господин. Курьер с гробом уже приближается к «Нирване».
— Я встречу капитана курьера один, в Большом Зале. Не нужно церемонии. Пусть роботы проверят шлюз, эскорт и гроб на предмет инфекции.
— Да, мой господин.
Упоминание о болезни было частью ложной версии. На самом деле не фламландская чума уничтожила единоутробного брата Ногары Йохана Карлсена и уложила его в ящик, несмотря на официальную версию. Врачи предложили заморозить героя Каменного Места, как последний шанс предотвратить его неизбежную смерть.
Официальная ложь была необходимой, потому что даже Верховный Лорд Ногара не мог спокойно устранить человека, который отличился в туманности Каменное Место. В этой битве семь лет назад были разбиты машины-берсеркеры; если бы этого не произошло, разумная жизнь могла бы навсегда рухнуть, стертая до основания, в известной части галактики. Берсеркерами называли огромные автоматические военные корабли, построенные при каком-то конфликте между давно исчезнувшими расами и ставшими теперь врагами всего живого. Борьба с ними была все еще жестокой, но после Каменного Места, начало казаться, что жизнь в галактике
Большим Залом было место, где Ногара устраивал праздники и развлечения с сорока ил пятьюдесятью людьми, которые были с ним на «Нирване» как помощники, члены экипажа и гости. Но когда он вступил в зал на этот раз, то остро почувствовал его пустоту, сберегаемую для одного человека, который, весь во внимании, стоял за гробом. Тело Йохана Карлсена, и какой бы ни оставалась жизнь, было запечатано под стеклянной крышкой тяжелого контейнера, который содержал свои собственные охлаждающие и жизнеобеспечивающие системы, управляемые волоконно-оптическим ключом, теоретически неподдельным. И этот ключ Ногара жестом потребовал у капитана курьера.
Ключ был подвешен на шее у капитана и понадобилось всего лишь мгновение, чтобы снять золотую цепь с шеи и передать ее Ногаре. Еще одно мгновение ушло на поклон. Он был космонавтом, а не курьером. Ногара игнорировал недостаточную учтивость. Его губернаторы и адмиралы были посвящены во все тонкости этикета. Сам он ни в коей мере не беспокоился, соответствуют ли субординации его жесты и осанка. Настолько, насколько это соответствовало разумному.
Только теперь, с ключом в руке, Ногара посмотрел вниз на своего единоутробного брата. Участвовавшие в заговоре врачи остригли короткую бородку Йохана и его волосы. Губы его были мраморно-белыми, а невидящие открытые глаза — ледяными. И все-же лицо, под складками драпировочной ткани и замерзшей простыней, несомненно было лицом Йохана. В нем оставалось что-то, чего нельзя было заморозить.
— Оставьте меня в покое, — сказал Ногара. Он повернулся лицом в конец Большого Зала и ждал, глядя через широкий смотровой проем туда, где гипермасса пятнала пространство, словно снимок, сделанный через плохой объектив.
Когда он услышал стук двери, закрывшейся за капитаном курьера, он обернулся и увидел, что стоит лицом к лицу с короткой фигурой Оливера Микала, человека, которого он выбрал, чтобы заменить Йохана на посту губернатора Фламланда. Должно быть, Микал вошел, когда вышел космонавт, которого по мысли Ногары можно было бы оставить здесь, как символ чего-то. Фамильярно оставив руки на крышке гроба, Микал в глубоком изумлении поднял брови. Его довольно одутловатое лицо судорожно дернулось в сверхвежливой улыбке.
— Как продолжать линию Браунинга? — размышлял Микал, глядя вниз на Карлсена. — Выполнять королевскую работу однообразные тягучие дни… и теперь это вознаграждение за добродетели…
— Оставь меня, — сказал Ногара.
Микал участвовал в заговоре как никто другой, если не брать во внимание фламландских врачей.
— Я думал, будет лучше появиться, чтобы разделить вашу скорбь, — сказал он. Затем глянул на Ногару и не стал продолжать. Он сделал поклон, который был немного насмешливым, позволяемой только наедине, и быстро вышел за дверь. Она закрылась.
«Итак, Йохан. Если бы ты устроил заговор против меня, я бы просто убил тебя. Но ты никогда не был заговорщиком; все дело в том, что ты служил мне слишком хорошо, мои друзья и враги стали слишком любить тебя. Поэтому ты здесь — моя замороженная совесть, последняя совесть, которую я когда-либо буду иметь. Рано или поздно ты возгордился бы, поэтому необходимо было сделать это или же убить тебя.
Теперь я помещу тебя в безопасное место и, может быть, однажды у тебя появится другой шанс для жизни. Это трудно представить, но когда-нибудь ты остановишься в размышлениях над моим гробом, так же, как я сейчас стою над твоим. Без сомнения ты будешь молиться за то, что, по твоему мнению, является моей душой… Я не могу сделать этого для тебя, но я желаю тебе сладких снов. Спи в своих бельверских небесах, а не в аду.»