Маски Черного Арлекина
Шрифт:
Мертингер-призрак просто глядел на себя, отстраненно изучая каждое собственное движение, каждую мгновенную перемену на своем же лице. Вокруг Мертингера-с-мечом уже образовался круг пустоты – ни один из врагов не рискует приблизиться, потому что весь путь иссеченного шрамами эльфа устлан разрубленными телами, никто не в силах бросить воителю в серебристом доспехе вызов, встать на его пути и уцелеть. Сама Тиена ведет и направляет его меч. Тогда он так думал. Теперь же он склонялся к выводу, что жестокому провидению, судьбе, клятому року или еще кому-то из тех мерзавцев, которые дергают за ниточки, просто захотелось поразвлечься. Насладиться очередными метаниями очередной марионетки. Или же все еще проще. Отнюдь не Тиена руководит его действиями, даже
– Крыш’таан! – Мертингер-с-мечом ищет своего врага, не давая шанса ни одному из зеленокожих, что пытаются его остановить.
Вот он уже один в самой гуще врагов, верные эльфы отстали, завязшие в тысячах схваток, кипящих по всему полю, но орки уже бегут, лишь только завидев кошмарные метаморфозы черного меча Адомнана. Перетекая, точно оплавляясь, и рисуя зловещие образы на стали, Клинок-Голод сегодня испил множество жизней...
– Крыш’таан! Тебе не уйти!
Но как ни сильна скопившаяся в нем ненависть к орде и ее вожаку, есть в Конкре тот, кого он ненавидит сильнее. Сильнее, чем этих зверей, и даже сильнее, чем ренегатов, предавших Лес и его Богиню. Этого единственного, настоящего врага сегодня здесь не было. Порой тогдашний Мертингер испытывал сомнения, что тот вообще существовал, но чувства, его самого и демона, живущего в Адомнане, которого нельзя обмануть, тут же кричали ему об обратном. Нынешний лорд Дома Недремлющего Дракона, конечно же, уже знал всю правду, и, оглядываясь на себя былого, мечущегося между сомнениями и неуверенностью, он поневоле печально улыбнулся. День битвы в долине Терновника и Роз завершал долгих пять лет, в течение которых он искал в лесах эту неуловимую тень, рыща по ее кровавому следу. Искал того, кто разрушил все, что он так любил; того, кто бросил Конкр в пучину войны, стравив благородных эльфов; того, кто привел орду в Альфар, предав огню Священный город; того, кто осквернил Храм демоническим пламенем Бездны; того, кто натравил северных варваров на его Дом; того, кто разорил гнезда драконов, направив их гнев на эльфов; того, кто виновен во всех неисчислимых бедах его народа. Лишь нынешний Мертингер знал, что вскоре он отыщет это... исчадие. Отыщет, чтобы вновь позволить этой мерзости ускользнуть, скрыться за пределами Конкра. А тогдашнему оставалось только молиться, чтобы им оказался не эльф. Он считал, что создания Тиены просто не могут быть способны на такое великое Зло. Мертингер все пытался убедить себя в этом, но даже тогда отчего-то не мог. После всего, чему он стал свидетелем в бушующей вокруг братоубийственной войне, когда эльфы из разных Домов резали друг друга без всякой жалости, на какое-то время он почти потерял веру в благородство и избранность детей Тиены.
– Крыш’таан!!!
Мертингер-призрак обернулся, заранее зная, что наконец, вот-вот увидит своего тогдашнего врага. Мертингер-с-мечом последовал его примеру, и вот перед ним – громадный орк в вороненом доспехе взмахивает секирой, криво усмехаясь лорду Дома Недремлющего Дракона, и громко рычит:
– Ну, наконец, брат!
Мертингер-с-мечом, едва сдерживая клокочущую от ненависти душу и пылающий гневом Адомнан, бежит навстречу своей судьбе...
Мертингер-призрак, в свою очередь, молчит, лишь теперь понимая, отчего Крыш’таан тогда его так назвал. Они похожи. Они одной крови, в глазах каждого из них живет пустота, а душа – колодец без дна и тепла. Но осознание не мешает ненавидеть жестокого орка. Осознание заставляет ненавидеть и себя... Всего лишь...
– Прощай, брат. Гори в Бездне... – прошептал Мертингер-призрак, вздрогнул всем телом и превратился в неотличимый от других клок тумана...
Эльф открыл глаза. Вокруг стояла тихая ночь; громадные деревья, под которыми он укрылся, тонули во мраке. На небе россыпью сверкали яркие звезды и слегка улыбался щербатый
Эльфийский лорд отбросил промокший от ночной росы плащ и сел, прислонившись спиной к разлапистой иве. Сразу стало холодно, но этот холод не пугал Мертингера, он был ничем в сравнении с той стужей, что поселилась у него в душе. Где-то рядом заржал Коготь – конь тоже проснулся. Он всегда чувствовал, когда хозяин спит, а когда нет.
«Для тебя человека убить, что мне кружку эля выпить», – пронеслось в голове.
И было не ясно, кто это: Мертингер-призрак, повидавший уже столько греха и падения и сам павший, или же Мертингер-с-мечом, лишь ожидающий неизбежного. Совесть... Эта тварь без жалости, с трехфутовыми, как жернова мельницы, зубами и бездонным желудком, только и ждала момента, чтобы вернуться. К Пр'oклятому все! Нужно подняться и ехать дальше. Эльф схватился за ветку, чтобы встать, но та предательски надломилась.
«Всего лишь человек», – прозвучало в ответ нелепое оправдание.
«Мальчишка, – возразил голос, – ребенок».
Мертингер наконец поднялся и принялся отряхивать с сапог и плаща мокрую землю и налипшие листья.
«Ребенок. И что? Мало, что ли, ты убивал?»
«Врагов – да. Не безоружных. Не детей».
Эльф со злостью сломал обломок ветки, который все еще держал в руке.
«А дети Крыш’таана? Ты убил их всех, после того как расправился с их отцом».
«Не всех. Один убежал. Но это были орки, грязные кровожадные звери. Недостойные жить».
«И ты поэтому тогда отпустил орчонка? Разве он был чем-то лучше того человеческого дитяти? Или, быть может, ты сам тогда был другим? И кто же ты теперь?»
Резко повернувшись, эльфийский лорд одним движением выхватил Адомнан из ножен, выставив его перед собой, будто угрожая кому-то неведомому, но при этом, абсолютно точно, – всесильному.
– Я лорд Недремлющего Дракона! Я Хранитель Дубового Трона. Я Первый Меч Конкра. Я Адомнан-голод. Я сын своего отца. Я...
«Хе-хе-хе. Как тебя много...»
– Меня зовут Мертингер! Мое имя и моя честь...
«И то и другое – тлен».
– Изыди! – закричал эльф в пустоту. – Я не поддамся! Покуда у меня есть долг перед ней, я не поддамся! Я вызволю ее, и только тогда...
Что будет после, он представлял себе слишком ясно, чтобы произнести вслух. Он вернется домой, наденет свой лучший доспех, оседлает коня, возьмет этот меч и уедет в холодный Стрибор. Уедет не для того, чтобы вернуться. Так поступали его предки, чувствуя близкую неизбежность смерти, такова будет и его судьба. Он слишком устал за эти восемь веков, щедро отпущенных ему Тиеной, слишком устал...
Успокоившись, Мертингер вложил клинок в ножны и упал на колени, возведя очи к небу.
– Мы плоть от плоти Твоей. Как из плоти Твоей пришли мы на свет, так и прахом своим с плотью Твоею навеки сольемся. Жизнь наша суть от Времени Твоего, как даешь Ты начало нашей судьбе, так и обрываешь ее в смертный час. На все воля Твоя, и воля наша лишь часть от воли Твоей. Во всем деяния Твои, и деяния наши лишь часть от деяний Твоих. Ибо мы являемся частью, а Ты существуешь целым, как было и всегда будет, до самых последних дней.
Эльф замолчал, слушая ночь. Затем тихо добавил:
– Почто ты держишь меня, о Бессмертная? Чем жизнь моя может еще служить воле Твоей? Я слишком запутался в хитросплетениях нитей своей судьбы. Я предался гордыне и запятнал свою честь. Позволь мне уйти...
Но небо молчало. Вместо этого эльф вдруг почувствовал, как чей-то мокрый и влажный нос ткнулся в его сложенные домиком ладони. Удивленный Мертингер опустил взгляд и увидел Лиса. Обладатель черно-серебристого меха невозмутимо сидел напротив, сосредоточенно почесывая себя лапой за правым ухом и при этом косясь на эльфа полным участия взглядом.