Маски Черного Арлекина
Шрифт:
Должно быть, он не слишком долго пробыл в беспамятстве, поскольку, когда он очнулся, гроза за окном продолжалась – более того, по-прежнему была в полном разгаре, о чем говорили все те же ветер, молнии и их вечный друг гром. Пока некромант лежал, не приходя в себя, кости срослись, к нему вернулась свобода движений. С трудом поднявшись на ноги, Сероглаз понял, что мнимая свобода оказалась относительной – все его ребра гудели, словно по ним били тоненькими молоточками. Зато разрывов и трещин больше не было – заклятие затянуло их все, оставив на коже лишь зарубцевавшиеся шрамы.
Странно, что за все это время по его душу не явился сам Черный Патриарх, ведь без сознания Сероглаз был легкой добычей. Это настораживало и пугало, поскольку Семайлин Лайсем не мог не заметить отсутствия своего верного песика, и Магнус был готов поклясться, что старик ощутил присутствие незваного
Что-то здесь было не так. Некромант превосходно чувствовал это, но деваться было некуда. Ничего не оставалось, кроме как продолжить путь, несмотря на различные предчувствия, сомнения и страхи. И он продолжил...
Перед ним лежал большой пустынный зал, за которым и начиналась длиннющая винтовая лестница, ведущая в башню Черного Патриарха. Каменные ступени, уходящие во тьму, должны были стать для некроманта Магнуса Сероглаза последним отрезком на его пути к обретению долгожданной свободы и счастья или, может быть, смерти. Кто знает...
«Уважаемый сэр Джеймс, мой верный друг.
Я должен искренне поблагодарить вас. Вырвав из лап людоеда миледи де Ванкур, вы спасли мое сердце. Отныне я ваш должник. Смешно подумать, но я должен уже половине королевства... И все же я не могу не попросить вас еще об одном одолжении – приехать в Белый замок и созвать конклав ордена, дабы был избран новый великий магистр. Вы все верно поняли: одно из требований Высокого Орденского Трибунала – это отречение от всех моих полномочий и званий. Магистерский плащ нашего ордена теперь свободен, и я рекомендую конклаву вас как своего преемника. Официальную «Ноту о преемничестве» я уже отослал святым отцам ордена Священного Пламени. Лишь от вас, мой верный Джеймс, зависят теперь судьба нашего ордена и жизни братьев.
Что же до меня, то я полностью оправдан, но, дабы позволить волнениям улечься, вынужден отправиться с посольством в Ан-Хар, далекий пустынный султанат. После моего возвращения из пустыни я твердо намерен оставить службу и жениться на графине де Ванкур.
Также, сэр Джеймс, позвольте вас предупредить, что у леди Изабеллы есть младшая сестра. Леди Инельн – особа с весьма тяжелым характером, и отношения с ней чреваты необратимыми бедами. Осмелюсь дать вам совет: не влюбляйтесь в нее... Она заставит вас страдать, а я бы этого не хотел...
Надеюсь скоро увидеть вас, мой дорогой друг.
Сэр Ильдиар де Нот, граф Аландский.
P. S.: А помните, сколько у меня было титулов и званий? Нисколько не жалею...»
13 сентября 652 года.
Графство Даронское. Замок Даренлот
Маленький лягушонок, выбравшийся на мшистый камень у самого берега пруда, громко квакнул. В этом одиноком, словно последний вздох, звуке, раздавшемся в старом парке, можно было различить одновременно и немой вопрос, и тревогу. На широкой мордашке малыша застыло любопытство, круглые глаза навыкате уставились на красивую девушку, стоявшую немного поодаль, в тени древнего вяза.
– Ква-ак? Аа-ак? – вновь заквакал лягушонок.
Девушка подошла ближе, придерживая подол темно-синего платья.
– Я не знаю, сэр Гвинеон, – тихо проговорила она, обращаясь к маленькому зеленому существу. – Должно быть, что-то изменилось...
– Ке-ваак, Инельн!
– Верно, мой милый рыцарь, изменилось во мне... – Красавица протянула лягушонку нитку с десятком нанизанных на нее мух, и маленький квакун тут же принялся лакомиться угощением.
Подул ветер, сорвавший с нависающего над леди вяза последние листья и взвивший их в воздух. Девушка сильнее закуталась в бархатную накидку цвета сумерек, отороченную нежным лисьим мехом, но ни осеннее одеяние, ни теплые атласные перчатки не спасали от холода.
Леди Инельн подошла к самой кромке воды и посмотрела на свое отражение в прозрачной глади пруда. Она была бледна и болезненна с виду: на лице залегли глубокие тени, а лоб омрачили морщинки. Глаза раскраснелись от слез, и под ними налились синевой мешки, сухие губы были обветрены и в некоторых местах прокушены. Ветер развевал длинные черные волосы, выбивающиеся из-под капюшона накидки, –
– А ведь вышло все именно так, как я и боялась, – прошептала леди Инельн скорее себе самой, нежели лягушонку.
– Ку-ак, ку-ак! – Очередная муха исчезла в широком рту трапезничающего зеленого квакуна.
– Но как же так?! – Леди Инельн поглядела на лягушонка. – Я ведь думала, что смогу уберечь себя. Думала, что не повторю сестриной ошибки!
И то верно. Нужно признать, что леди Инельн де Ванкур, графиня-младшая из замка Даренлот, никоим образом не походила на тех красавиц печального образа и трагической судьбы, воспетых в романтических балладах и старинных сказках. Не тратила она впустую время в одиноких комнатах на верхушках башен в ожидании своего суженого, не благословляла рыцарей, отправляющихся в поход за ее рукой и сердцем, и уж само собой не позволяла пелене сладких грез застлать себе взор. Уж скорее она напоминала холодную неприступную деву, на сердце которой висит тяжелый кованый замок, а ключи от него разъедены ржавчиной. Леди Инельн не подпускала к себе никого, лишь забавляясь с чужими чувствами и язвительно насмехаясь над сердечными порывами. Словно капризный ребенок, она видела все совсем по-другому и считала, что беды можно с легкостью избежать, стоит лишь избавиться от всех причастных к ней вещей. Будто мальчишка, сломавший дорогую игрушку, спешит спрятать ее, чтобы избежать отцовского гнева, и при этом искренне верит, что если не думать о ней, то все пройдет мимо него и уляжется само собой. Одно лишь различие: для леди Инельн подобными сломанными игрушками являлись люди. Десятки рыцарей сложили свои головы в попытках добыть хотя бы каплю благосклонности графини-младшей из Даренлота, но всех ожидала неудача, каждый нашел свой конец, выполняя невыполнимые задания и ступая на заведомо убийственные пути. Примером жестокости леди служили разбросанные в траве по всему берегу пруда старые, проржавевшие насквозь сферы, скованные из двух обручей металла, с маленькими сердцами внутри. Эти символы рыцарской любви нашли себе здесь последний приют, брошенные равнодушной рукой молодой, но коварной леди, предавшей их дождю, ветру и проросшей сквозь них траве...
Расправившись с последней мухой, лягушонок соскочил с камня и запрыгал по корням деревьев, торчащим из земли. В какой-то миг он взобрался на одну из кованых сфер. Маленькая перепончатая лапка нежно погладила старый металлический обруч, покрытый мхом. Сердца внутри было не разглядеть – оно скрылось в земле и опавших листьях. Эта сфера принадлежала некогда сэру Гвинеону, а ныне квакуну-лягушонку, прозябающему в пруду среди кувшинок, в домике-коряге, окруженном зеленой ряской.
– Я все делала, чтобы меня не постигла та же участь, – негромко проговорила леди Инельн.
Видя, как годами страдает ее старшая сестра, Изабелла, она зареклась связываться когда-нибудь с подобным сэру Ильдиару де Ноту рыцарем. Годы одиночества, ночные кошмары, постоянные мысли: «Где же он?!» и «Не убили ли его?!» – все это прелести роли невесты великого магистра ордена Священного Пламени. Сестра походила на вдову при живом женихе: пустые кресла в пиршественном зале, ледяное ложе, зеркала без отражений. Больше всего младшая сестра боялась повторить участь старшей. И пусть судьба всех женщин в королевстве – ждать и отсчитывать дни, словно узницы, леди Инельн де Ванкур решила для себя: уж лучше она будет всегда одинока, чем превратится в беспокойного призрака, зависшего на грани между жизнью и смертью, сном и реальностью, настоящим, прошлым и мечтами о будущем. Всем своим существом графиня-младшая ненавидела их, этих мужчин, даже не задумывающихся о причиненной любящим их женщинам боли. Страдания сестры породили в ней некое желание мести, если не Ильдиару де Ноту, то таким же, как и он.
До недавнего времени леди Инельн хорошо играла свою игру, отталкивая от себя любого претендента, создавая славу и лелея в себе образ рыцарских неудач. Сперва к ней на аудиенцию выстраивались толпы, ее боготворили, обещали швырнуть к ее ногам богатства, замки, графства, сразить любое чудовище по ее желанию, но постепенно все это рассеялось, все ушло в прошлое, оставив настоящему лишь надпись на указателе: «Даренлот. Замок, где рыцарь расстается с сердцем и головой». Как оказалось, отдать и то и другое было слишком много для любого из былых претендентов. Да и зловещие слухи о смерти, поджидающей у ворот замка любого, кто ступит на порог, делали свое дело. Последний раз руки леди Инельн де Ванкур осмеливались просить три года назад.