Маськин зимой
Шрифт:
– Вовсе я высовываться и не люблю, – ответствовал философский пескарь, – я только подаю голос из своей норки, а наружу я ни-ни, там меня щука слопает.
– И что же вы, уважаемый пескарь, так всю жизнь и возникаете, не высовываясь? – удивился Маськин.
– А что поделаешь, такая наша пескарёвская судьба! – вздохнул пескарёк и выпустил жалостный пузырёк, который, выйдя из норки, извинился, проталкиваясь меж тапками, и быстро-быстро отправился наверх, как будто ему и впрямь срочно нужно по делу.
– А мне кажется, что это неправильно, – заявил Маськин строго, хотя было видно, что ему жалко философского пескаря. – Нельзя всю жизнь отсиживаться
– А щука?.. – заоправдывался снова пескарь, хотя ему было очень грустно, что он пропустил всю жизнь, сидя в норке.
– Прочь страх! – провозгласил Правый Маськин тапок, боковым зрением заметив, что Левый тапок куда-то быстро сплавал и вернулся.
Философский пескарь не выдержал напора страсти и высунулся. Тут все зажмурились, потому что испугались, что сейчас-то щука его и слопает. Так, знаете ли, бывает, что тот, кто чего-то очень боится, передаёт свои страхи окружающим.
И правда, тут же в околонорочных водах появилась щука, но только пескарика она не схватила, потому что Левый Маськин тапок предусмотрительно завязал ей рот ленточкой.
Пескарик возрадовался выше всякой меры и провозгласил:
– Теперь я понял! Высовываться можно, но только предварительно нужно побеспокоиться, чтобы щуке завязали рот ленточкой!
– А высовываться при необезвреженной щуке – себе дороже, – заявил бывалый Правый Маськин тапок, который в своё время неосмотрительно высунулся и оттрубил свой срок по полной.
– А мне кажется, что высовываться лучше всего из соседнего озера. Ну, как бы там сидишь, а тут гадишь – вот это по-нашему, по-революционному… – заявил Левый Маськин тапок, который провёл годы в политической эмиграции и знал о правилах жизни на чужбине не понаслышке.
– Во-первых, высовываться надо в меру, – заявил Маськин, запихивая философского пескаря обратно и укладывая его спать, – а во-вторых, хоть ты высовываешься, хоть не высовываешься – всё равно рано или поздно к каждому придёт своя щука, и нет такого тактического хода, чтобы этого избежать. Однако ж всегда имейте в запасе ленточку, чтобы вовремя послать свой левый тапок и завязать щуке рот.
Все рыбки заслушались Маськиной Подводной проповедью и нарекли его божеством, потому что никто до него не спускался к ним под воду и не утыркивал их спать с такой настойчивостью.
Пескарь в норке стал вести священную запись, которая начиналась словами: «Да не будет вам, рыбам, никакого другого Маськина, кроме Маськина…» Хотя Маськин ничего такого и не говорил.
Поскольку после разъяснения вопроса высовывания рыбки признали Маськина за рыбьего бога, то им пришлось его послушаться и лечь спать. Даже щука, известная своими атеистическими наклонностями, незаметно поклонилась Маськину, когда Правый Маськин тапок снимал с неё ленточку, потому что и щуке пора было чистить зубы и ложиться спать. Щука пользовалась специальной зубной пастой «Псевдодентом», от которой, если верить рекламе, должен был вырасти дополнительный ряд зубов, как у акулы, однако пока практика показывала, что рекламе не всегда можно вполне доверять, хотя нужно отдать должное: пусть новые зубы и не появлялись, но старые тоже не выпадали, что указывало на добросовестность
Уже собравшись всплывать, Маськин решил напоследок сказать ещё одну коротенькую проповедь, потому что почувствовал всю тяжесть ответственности за морально-нравственный характер подводного мира.
– Товарищи рыбки, – начал Маськин, откашлявшись парой назойливых водорослей, – высовываться можно, только не делайте высовывание самоцелью!
Правый Маськин тапок растолкал уже почти уснувшего философского пескаря, и тот спросонья записал:
«Маськин сказал: “Высовываться невозможно – только разве что за самкой”». Маськин внимательно прочёл пескарью запись и возмутился:
– Что же это вы всё так переиначиваете? При таком отношении к тексту первоисточника вам лучше уж вовсе быть атеистами!
Пескарь записал:
«Маськин сказал: “Махайте активнее плавниками! При достаточном погружении в воды источника вы найдёте много пищи!”»
– Так, всё! Я отказываюсь быть рыбьим богом, потому что пескарь всё переиначивает! – завозмущался Маськин.
– А ты на них потоп нашли, – посоветовал Левый Маськин тапок, который поддерживал любые радикальные меры.
На том и порешили. Маськин объявил рыбкам, что у них теперь потоп, на чём рыбки сладко и заснули. А Маськин с тапками начали всплытие, глубоко погружённые в мысли о невозможности разумной религии для неразумных тварей.
Во время всплытия Маськин Левый тапок стал страдать кессонной болезнью. Азот, находящийся внутри него, стал закипать и щекотать стельку. Левый Маськин тапок гомерически захохотал и стал рассказывать шутки такого содержания, что даже при отсутствии цензуры не напечатаешь… Единственная приличная из них была:
– Сколько может человек без скафандра находиться в открытом космосе?
– Да практически вечно!
Поскольку сверху шутки доносились к рыбкам, уже вовсе сонный пескарь и эту шутку записал:
«Истину говорю вам, рыбки: не вылезайте в открытый космос, а то простудитесь!»
И это послание рыбам от Левого Маськиного тапка было немедленно канонизировано и принято к сведению. Вы хоть раз слышали что-нибудь о рыбке-космонавте? Нет? Вот видите…
Уже у самой поверхности Маськина задержала на минутку черепыха Кексила, близкая родственница черепахи Тортилы.
– Брателло, – ласково обратилась к Маськину Кексила, – вот тебе золотой ключилло, которым открываются сокровенные тайнеллы душ.
Маськин предпочитал принимать ванну и не очень жаловал душ, однако подарок черепыхи Кексилы принял, поблагодарив её на древнебрательском наречии:
– Спасибилла, брателла Кексила!
Вылезши на берег, Маськин разглядел ключик. Он был затейливой формы, и Маськин решил подарить его Плюшевому Медведю, чтобы тот принимал душ, когда пруд замёрзнет, и он не сможет купаться, как обычно.
Однако Плюшевый Медведь, как только воспользовался ключиком, порядочно вымок в душе и стал писателем, потому что подмоченная плюшевость располагает к познанию сокровенных тайн душ. Плюшевый Медведь если не вытирался, то становился очень разговорчивым и писательски настроенным, и сразу же применил свой талант к домовому барабашке Тыркину, который не преминул золотой ключик у Плюшевого Медведя стырить.