Массовая литература сегодня
Шрифт:
Номинативная функция жаргонизма нередко реализуется в контексте, не содержащем специальных разъяснений:
…В зоновском лабазе в наличии только рабоче-крестьянские «Прима» и «Беломор – канал», осточертевшие за четыре года, как лагерная баланда, в которой заположняк плавают куски даже неопаленной свиной кожи. Как заменитель мяса, надо полагать.
Значение в подобных случаях угадывается из ситуации, как, например, в эпизоде ограбления:
Подхватив под руки, его (прохожего) оттащили с тротуара в кусты акации.
Жаргонизмы служат для описания и оценки фактов биографии автора-повествователя, мотивируют его поступки:
Первое в своей жизни убийство я совершил в этой зоне. Так уж вышло – вины за собой не чувствую ни на децал. Просто другого выхода не видел. Да и не было его. Ср.:
По уму следовало остаться дома в Верхней Пышме с матерью, но я обосновался в Свердловске, не допуская мысли, что я могу появиться перед кентами в роли нищего зэка, признать себя таким же обыкновенным, как они (слова децал — «чуточку», кент – «друг» разъясняются в упомянутом словаре).
Жаргонизмы в оценочной функции включаются в рассуждения автора о криминальной ситуации в Екатеринбурге, при этом фамилии главарей преступных организаций, названия группировок и оперативных отрядов являются подлинными:
Уж на что крутые ребята были Терняк, Вагин, Кучин, и тех внаглую расшмаляли какие-то уголовные гастролеры из столицы-матушки. Хотя ходят упорные слухи, что дело это рук некой «Белой стрелы» – сверхсекретной группы по борьбе с организованной преступностью, набранной из спецназа и бывшего КГБ. Косвенно этому есть убедительное подтверждение – ни одно из подобных убийств так и не раскрыто до сих пор.
Подобные рассуждения вносят в повествование характерную для текстов данного цикла документальность.
Жаргонные единицы маркируют роли персонажей внутри социальной группы. Например, в лагерном языке козел — ‘заключенный, продавшийся администрации’; мужик — ‘заключенный-работяга, не принадлежащий группировке воров’; шнырь — ‘уборщик, слуга’; штабной — ‘стукач’, шестерка — ‘заключенный, выполняющий мелкие поручения’, и др. Роли фиксируются как в ремарках автора, так и в речи персонажей. Например:
Штабной вдруг замер и испуганно оглянулся на дверь.
– Не проболтайся, земляк, – жарко зашептал он. – Церковнику сгубить человека – одно удовольствие. На всех пересылках его знают. Из высшей хевры. Шепнет словечко – и каюк.
Заскрежетал ключ, и в камеру вернулся Церковник.
– С легким паром! – подобострастно осклабился Штабной.
Ср.:
– Сволочуга эта меня за «шестерки» держал – даже в лабаз за хавкой должен был ходить.
Жаргонизм вклинивается в нейтральное авторское повествование о судьбе персонажа-лагерника: Вадим по кличке Могильщик откинулся примерно год назад. Глагол откинуться в
В отдельных случаях можно говорить об образной функции жаргонной лексики, например в составе сравнения:
Еле втиснулись в коробку киоска, габаритами напоминавшую мне «стакан» – тюремный пенал, где «спецконтингент» стоя ожидает вызова на допрос.
Жаргонные элементы составляют основу диалогической речи персонажей, служат сигналами принадлежности персонажей к определенному (криминальному) кругу, то есть участвуют в формировании оппозиции «свой – чужой>. Например:
– Соображаешь, Монах, есть у тебя серое вещество в черепке.
– У нас говорят «масло». – усмехнулся я и прикурил новую сигарету от старой.
Жаргонизмы функционируют в диалоге как контактоустанавливающие средства, с помощью которых достигается коммуникативная кооперация:
– Давно телевизор смотришь? – спросил он, закуривая папиросу.
Заметив мое удивление, ухмыльнулся:
– Из желторотых, что ли? Телевизор – это вон та лампочка за стеклом. Кликуха?
– Монах. Кстати, когда я сидел, у нас телевизором тумбочку с продуктами называли.
– Ну да. Это в тюряге. А я Церковник. Не слыхал?
– Не приходилось…
– Могешь просто Петровичем звать. Давно от Хозяина? По каким статьям горишь?
– Год как откинулся. Сейчас угон шьют.
– Двести двенадцатая? Фуфло. А у меня букет: разбой и сопротивление при задержании. Чую, чертова дюжина строгача корячится. По ходу, в зоне отбрасывать копыта придется.
Персонажи, представляющие среду милиционеров, переходят на жаргон, чтобы войти в контакт, завоевать доверие заключенного, завербовать его. И в этом случае актуальна оппозиция «свой – чужой»:
– А ты мне нравишься, – неожиданно заявил полковник. – Терпила твой законченная сволочь был. За «мокруху» не переживай – спишем на случай суицида. За что он срок тянул, знаешь? Мамашу родную придушил, когда та на опохмелку не дала. Так что туда ему и дорога. А завхоза я списал на прямые работы. Не справляется. Не пойдешь на его место?
В кругу «своих» жаргонная реплика-стимул соединяется с жаргонной репликой-реакцией, то есть диалог структурируется в границах субъязыка, имеющего абсолютно специфические лексические единицы.
С помощью жаргонных слов и выражений, а также «кликух», персонажи выражают эмоции и формулируют «деловые» предложения:
– Тяжело на сердце, – вздохнул Дантист. – Обрыдло все! Предчувствую палево. В натуре.
– Бросай эту кодлу – враз полегчает!