Массовая литература сегодня
Шрифт:
Ироническое мироотношение, по словам М.М. Бахтина, – это «как бы карнавал, переживаемый в одиночку с острым осознанием этой своей отъединенности» [Бахтин 1990]. Как модус художественности ирония связана с «субъективной карнавализацией событийных границ жизни… При этом разъединение внутреннего “я” и внешнего “мира” имеет обоюдоострую направленность как против безликой объективности жизни… так и против субъективной безосновательности, безопорности уединенной личности» [Тюпа 2004]. В современном ироническом детективе ирония выступает скорее не как модус художественности, а как стилистический прием, организующий текст. Повествователь в нем не ощущает своей отъединенности от мира, а напротив,
Около часа мы бродили между стеллажами, и в конце концов я еле-еле дотолкала до кассы тележку, доверху набитую пакетами, банками и коробками. Молоко, сыр, творог, майонез, колбаса, сосиски – все из сои, пресловутый соевый йогурт, хлеб из муки пшеницы, выросшей на склонах Алтайских гор, под лучами солнца, падающими на поле в самые правильные часы. Владимир уверил меня, что пшеницу жали абсолютно здоровые крестьянские девушки, никаких комбайнов, работающих на бензине, и молотильных установок, использующих солярку, даже рядом не находилось. Лишь молодые бабы с песнями и серпами да парни с цепами. Кстати, пекут буханки старухи, читающие постоянно молитвы, поэтому хлебушек получается высоким и очень мягким (Д. Донцова. Ромео с большой дороги).
Объектом иронии выступают и особенности современного словоупотребления (обилие заимствований, использование жаргонизмов, слов-«паразитов» и др.). См., например, следующий диалог в романе Д. Донцовой «Бутик ежовых рукавиц»:
– Замолчите! – топнула стройной ножкой девица. – Денег не дам! Они у меня есть, но совершенно не собираюсь расшвыривать убитых енотов лишь потому, что ментам пришла в голову идея заработать.
– Убитых енотов? – растерянно повторил Костя. – Юрк, че она несет?
– Совсем дурак? – прищурилась красавица. – Русского языка не знаешь? Убитый енот, это у.е., условная единица. Ладно, не до вас сейчас, убирайтесь!
Для создания комического эффекта в иронических детективах используются простейшие формы языковой игры. Наиболее часто в них встречаются уже отмеченный ранее каламбур, объединение в одном контексте слов с разной стилистической окраской и создание оценочных новообразований, обладающих иронической экспрессией; ср., например:
– …Ты откуда сюда свалилась? С Марса что ли?
– С фигарса… (П. Дельвиг. Дело одинокой канарейки).
Программисты – это интеллектуальная профессия. Это женщина, которая пишет про граммы. Есть которые пишут про килограммы, они называются прокилограммистки, а еще есть промиллиграммистки, процентнеровистки и протоннистки (П. Дельвиг. Дело одинокой канарейки).
Новообразования часто дополняются экспрессивными жаргонизмами. Например:
– Ему такое и в голову не придет, – усмехнулась Маша. – Индол!
– Кто? – не поняла Шульгина.
– Его так у нас на курсе зовут, – захихикала Маша. – Помесь индюка с долдоном, индол, новый зверь – заражен редким видом бешенства, ненавидит всех, кроме начальников (Д. Донцова. Бутик ежовых рукавиц).
Распространенным приемом создания иронической экспрессии служит также использование лексических единиц, не соответствующих
Птицы заверещали с новой силой – она забыла дать им тертый сыр с яйцом.
– Вы мерзкие пернатые каннибалы! – крутанулась на стуле озверевшая домработница. – Как у вас клюв только открывается есть вареные эмбрионы себе подобных? – Попугаи закричали еще громче. – Чтобы вы осипли, свиньи хохлатые… (П. Дельвиг. Рыжая. Кошмар в августе).
Подобные лексические единицы, концентрируясь в одном контексте, порождают ироническую гиперболу. Ироническая гипербола представлена как в речи повествователя, так и в речи персонажей:
– Прекрати, Валера, – кокетливо дернула плечом хозяйка. – Ну, предположим, разорюсь, ты разве меня бросишь?
Гигант побагровел.
– Я? Вас? Мать родную всем слугам? Звезду нашу? Счастье общее? Господи! Да я…
– Замолчи, – приказала хозяйка, – лучше вызови охранников, пусть унесут покупки (Д. Донцова. Бутик ежовых рукавиц).
Широкое использование гиперболы подчеркивает условность изображаемого в ироническом детективе, для которого характерна тенденция к концентрации, с одной стороны, языковых средств выражения интенсивности, с другой – ярких экспрессивных средств. Эмоции героев преувеличены, реакции персонажей часто подчеркнуто театральны, высокой степенью интенсивности отличаются и их речевые действия. Нейтральные глаголы говорить, сказать вытесняются в текстах этого жанра глаголами резкого жеста или экспрессивными глаголами речи типа брякнуть, взвизгнуть, рявкнуть и т. д. Так, например, в романах Д. Донцовой в качестве слов, вводящих чужую речь, последовательно используются экспрессивные разговорные или просторечные глаголы. Например:
– Утки – птицы, – однажды встряла в беседу Катя, – у них же крылья есть!
Бабушка повернулась к внучке и зло рявкнула:
– У этих нет! У них лишь три горла имеется;
– А по-моему, лахудра, – припечатала Евгения;
– Вы поверти ей, – завизжала Женя;
– Ага, угадал, – заржал Карякин.
Этот же прием находим и в других иронических детективах, ср.:
– Стой! – рявкнула я. Парень застыл (Ф. Раевская. Надувные прелести);
– А вот об этом не тебе судить, – вдруг окрысился Дима. (Г. Куликова. Бессмертие оптом и в розницу).
Иронический характер носят метафоры и особенно сравнения, которые используются в текстах этого жанра. Они обычно построены на сближении предельно несходных объектов, явлений, признаков. Например: Глаза у невесты блестели, как у охотника на крокодилов, добывшего хорошую шкуру (Г. Куликова. Сабина на французской диете). Образ сравнения в этом случае опирается на стереотипы массового сознания и недостаточно конкретен как для повествователя, так и для читателя. Человек в ироническом детективе последовательно сравнивается с артефактами или с животными, причем это сравнение обычно выражает негативную оценку: