Мастер-Девил
Шрифт:
— Не понимал? А сейчас понимаешь? — с усмешкой поинтересовался друг.
— Да, — кивнул я, — теперь, похоже, понимаю.
Но дальше продолжать я не стал, а Дерек не потребовал ответа, тем более, что мы уже дошли до дома.
— Дерек, спасибо, — сказал я, прощаясь с ним около двери в свою квартиру. — И тебе, и Мэтту, и Рою. Ты не представляешь, что вы для меня сделали.
— Почему же, представляю, — ухмыльнулся он. — С одной поправкой — мы сделали это для Эрики. Твою мрачность Кэтрин перенесла бы, но видеть, как ты издеваешься над бедной девушкой — это было выше ее сил.
Он удовлетворенно изучил мое ошарашенное выражение лица и похлопал по плечу:
— Ладно, не переживай так. Для тебя тоже. Твое поведение вгоняло всех в депрессию, даже Мэтт был сам не свой все это время.
— Спасибо, Дерек, — еще раз сказал
Дома были темнота и тишина. Я, собственно, догадывался, что Эрика не будет дожидаться меня и уснет. Стараясь двигаться потише, я включил свет в коридоре и осторожно разделся, полагая, что девушка у себя. Как же меня удивил донесшийся из моей спальни жалобный стон: «Мне больно». На меня опять нахлынуло раскаяние, все воспоминания о той боли, которую я причинил, вспыхнули в мой голове.
Я заглянул в свою спальню. Да, она была там, свернувшись калачиком, подложив руки под голову, и крепко спала. Я на секунду усмехнулся, увидев «Сильмариллион», валявшийся около кровати. Значит, ее тоже усыпляет эта книжка. В чем-то мы похожи, кто бы мог подумать.
Эрика была одета в футболку и спортивные брюки, но явно приняла вечером душ, поскольку все еще чуть влажные волосы рассыпались по подушке. Одна прядь упала ей на глаза.
Я прилег рядом с Эрикой и обнял ее, прекрасно понимая, что, по всей видимости, это моя последняя возможность держать ее в объятиях, о большем в данный момент и не думал. Утром, вспомнив о том сексе в наручниках, она не захочет и смотреть на меня. Комната освещалась лишь рассеянным светом уличного фонаря. В мягком полумраке вид спящей девушки в моих руках казался какой-то сказкой, белые хлопья снега, падающего за окном, усиливали впечатление, и я начал растворяться в существующей реальности…
Мне мешает прядь волос, закрывающая ее лицо, и моя мужская сущность дает о себе знать. Я осторожно, очень осторожно убираю локон с ее лба, заправляя его за ухо, потом провожу пальцем ниже, по вырезу футболки. Я помню — этот жест днем в холле показывал ей, кто хозяин, а сейчас у меня одно желание — открыть ей свои истинные чувства, которые, наконец, осознал.
Я начинаю гладить ее по плечам, спине, запускаю руку в шелковистые волосы. Эрика не просыпается и не возражает против этого — она прижимается к моему телу, удовлетворенно мурлыкая. Я не могу справиться с собой, приподнимаю футболку и начинаю ласкать ее грудь. Бусинки сосков немедленно отвечают на мои ласки и твердеют. Эрика удовлетворенно вздыхает, чуть выпятив губы, словно упрашивая поцеловать. Я не могу сопротивляться просьбе и приникаю к ее губам в нежном поцелуе, почти ожидая, что она сейчас проснется, залепит мне пощечину и гордо удалится из комнаты.
Я снова ошибаюсь. Она так и не просыпается, но очень скоро я сам начинаю подозревать, что сплю. Эрика начинает углублять поцелуй, нетерпеливо приоткрывая язычком мои губы. Я решаю, что сейчас все будет так, как она пожелает. Если она хочет целоваться — буду ее целовать. Если захочет пойти дальше — пойду дальше. И я отвечаю на ее поцелуй, отвечаю впервые в своей жизни, только теперь понимая, что это означает — целовать любимую девушку.
Мы целуемся до одурения, пока легкие не начинают отчаянно требовать кислорода. Эрика отрывается от меня, но начинает немедленно снимать с меня футболку. Я замираю, соображая, что она хочет делать дальше, но девушка нетерпеливо ерзает, и я раздеваю ее. Вид ее кошмарных синяков мгновенно отрезвляет меня, в груди вновь вспыхивает чувство раскаяния. Эрика тем временем изучает мое тело. Ее тонкие пальчики проходятся по моим плечам, спине, груди, останавливаются на шраме, опускаются к поясу джинсов. Я уже возбужден, эти невинные ласки действуют на меня сильнее, чем опытные движения той же Кристины. Эрика начинает расстегивать джинсы, но в ее полусонном состоянии — или сне? — ей это плохо удается. Я помогаю ей, сбрасывая с себя джинсы вместе с боксерами, достаю презерватив и надеваю его — я не уверен, чем все это кончится, но надо быть готовым ко всему, и прижимаю к себе стройное тело Эрики. Она явно наслаждается увиденным — нет, так сказать нельзя, потому что ее глаза плотно закрыты — и нежно мурчит от удовольствия. Я так и не могу сказать, спит ли она, или я, или мы оба… Но мы оба таем от желания. Эрика кусает меня за сосок, я дергаюсь, не от боли, от желания, приподнимаю ее и сливаюсь с ней в страстном поцелуе. Я хочу ее, хочу так, что сдерживаюсь из
— Возьми меня…
Я колеблюсь. Я хочу быть уверен, что она желает именно этого, ведь я — тот человек, который фактически изнасиловал ее несколько часов назад.
— Возьми меня, пожалуйста, — уже требует она, и я с готовностью подчиняюсь и проникаю в нее. Но я хочу сделать все совершенно по-другому, показать ей нежность и любовь, а не животную похоть.
Я двигаюсь медленно, каждым движением подводя ее все ближе и ближе к краю. Эрика откликается на это, кусает меня за плечо и пытается бедрами ускорить мой темп. Хорошо, милая, все, как ты скажешь, только мне не очень удобно, и я переворачиваю ее на спину и убыстряюсь. Эрика практически мгновенно кончает. Я останавливаюсь, давая ей прийти в себя. Если она сейчас отвернется и уснет — хотя она и так почти спит — я с готовностью повинуюсь, а пока целую ее лоб, щеки, губы… Эрика приподнимает бедра, давая понять, что требует продолжения, и я опять слушаюсь, двигаясь в древнем, как сама жизнь, ритме.
Комната наполнена тяжелым дыханием, стонами, моими? ее? — поскрипыванием пружин матраса. Ее нежная плоть обхватывает меня, и я не могу больше сдерживаться и взрываюсь в ней. Эрика дрожит всем телом, приходя к оргазму одновременно со мной, и… отключается окончательно. Частое дыхание превращается в глубокое и размеренное, ее тело обмякает и расслабляется. Я наклоняюсь и целую ее в висок, шепча то, что должен был сказать наяву:
— Прости меня, Эрика.
Потом я поднимаю девушку на руки и отношу в ее комнату. Я сильно подозреваю, что, если она проснется рядом со мной в одной постели, то не очень обрадуется этому. Я даже не могу представить, что она сможет смотреть на меня без неприязни во взгляде.
Вернувшись к себе, я долго смотрю в потолок. Мне предстоит трудное время — жить рядом с человеком, который ненавидит меня. «Тебе не кажется, что вы поменялись местами?» — интересуется внутренний голос. Кажется, но в нашем положении есть очень большое отличие. Я люблю ее…
Уже засыпая, я прихожу к решению, которое может временно устроить нас обоих. Я постараюсь как можно меньше действовать ей на нервы и вообще не попадаться на глаза. «Кретин!» — орет на меня внутренний голос, но я не слышу его. Я сплю.
Глава 17
Эрика
Я проснулась, как ни неожиданно, в своей постели. Голову все еще заполняли остатки сна — болото со страшным туманом, черная мгла, океан, Кейн… Кейн, ласкающий меня, выполняющий любое мое желание, целующий меня… «Прости меня, Эрика», — всплыли в моей памяти его слова. За что простить? Интересное у меня подсознание, надо сказать. А вообще, что это было? Сон или все-таки явь? Уж очень реальными казались его ласки.
В мою кровать меня перенес явно Кейн, если только я внезапно не начала страдать лунатизмом. И — я подняла одеяло и осмотрела себя — раздел меня тоже он, больше некому. Жаркая волна прошла по моему телу, когда я представила его руки на себе. Так, а вот я его вроде бы укусила. По крайней мере, я точно помнила ощущение его плотной кожи под своими зубами. Спокойствие, только спокойствие. Это же был сон, правда? Такой реальный-реальный сон…
Я вылезла из кровати и подошла к зеркалу, осматривая себя. Никаких следов, доказывающих, что наша близость была наяву, я не нашла. Хотя их и не могло быть, если я правильно помню. Это я вчера кусалась и вообще вела себя довольно настойчиво, а Кейн был невероятно ласков и нежен. «Вот это и есть доказательство того, что это сон, ибо не с чего ему вдруг меняться», — глубокомысленно заключила я и начала одеваться.
Блузка вчера погибла под руками Грейсона. Юбка, правда, выжила, но, выглянув в окно, я обнаружила, что ночью дождь сменился снегом, подморозило, а для меня лед и высокие каблуки несовместимы. Выбор был очевиден — джинсы и кроссовки. Джинсы я, правда, выбрала обтягивающие, с заниженной талией, чтобы уж совсем не отступать от вчерашнего образа, а футболка едва доходила до их пояса, то и дело задираясь и приоткрывая полоску кожи на животе. Синяки заметны — и черт с ними, все равно уже вся школа наверняка в курсе об их существовании. Зато запястья были прикрыты длинными рукавами. Вот уж следы от наручников я не собиралась демонстрировать всем желающим.