Мастер игры в го

Кавабата Ясунари

Распечатали записанный 68-й ход белых. Отакэ сделал 89-й ход в 10.40, а вот 90-й ход белых задержался. Миновал полдень, приближалась половина первого, а ход еще не был сделан. Раздумья длились 2 часа 7 минут — мастер думал, превозмогая боль. За все это время он ни разу не шевельнулся. Вдруг все спохватились, что пора обедать.

Вместо часа, как обычно, обед продолжался два часа — мастера осматривал врач.

Отакэ тоже плохо себя чувствовал — он рассказывал, что принял три лекарства подряд и выпил сосудорасширяющее. В какой-то момент Отакэ потерял за доской сознание и упал.

—

Кровь совсем в мозг не поступает… Так бывает, когда плохо идет игра или попадаешь в цейтнот, когда скверно себя чувствуешь или когда то, другое и третье навалятся все сразу.

О болезни мастера он сказал так: «Я вообще-то не хотел играть, но сэнсэй заявил, что продолжит игру во что бы то ни стало».

После обеда перед возвращением в игровой зал Сюсай придумал наконец ход, который надо было записать. Когда Отакэ зашел проведать его и сказал: «Сэнсэй, должно быть, очень устал», мастер неожиданно сказал: «Я слишком требователен. Прошу извинить меня».

Игру возобновлять не стали.

В разговоре с заведующим отделом науки и искусства нашей газеты Кумэ Macao мастер, потирая грудь, сказал:

— Лицо распухло — полбеды, главное — вот здесь что-то неладно. То дыхание перехватывает, то сердце начинает колотиться, то что-то мешает в груди… Мне нравится думать, что я по-прежнему молод, лет в пятьдесят я почувствовал свой возраст.

— Дух побеждает годы, — сказал Кумэ.

— Сэнсэй, я тоже почувствовал свой возраст, а ведь мне всего тридцать, — сказал Отакэ.

— Рановато, — ответил мастер.

Мастер какое-то время посидел в комнате отдыха вместе с Кумэ и другими гостями и рассказал старую историю о том, как в молодости приехал в Кобэ и во время экскурсии на военный корабль впервые в жизни увидел электрическую лампочку.

Затем встал и со смехом сказал:

— Врач запретил мне бильярд. Может быть, сыграем немного в сёги?

Хотя мастер говорил «немного», дело обычно затягивалось. В тот день Кумэ сказал рвавшемуся в бой мастеру:

— Сыграем лучше в маджонг,от него не так устаешь.

За обедом Сюсай съел немного каши с солеными сливами.

24

Известие о болезни Сюсая достигло Токио. Наверное, Кумэ поэтому и приехал. Приехал также его ученик Маэда Нобуаки, игрок шестого дана. Судьи последнего матча Онода и Ивамото 5 августа были оба на месте. Заехал к нам и мастер игры в рэндзюТакаги. Пришел отдыхавший в Мияносита Дои, игрок в сёгивосьмого дана. С прибытием каждого из них обстановка все больше оживлялась.

Сюсай последовал совету Кумэ и вместо сёгииграл в маджонгс Кумэ, Ивамото и журналистом Су надой. Эти трое держались напряженно, словно боялись причинить мастеру боль, но он с головой ушел в игру и подолгу думал над каждым ходом.

— Если вы будете так серьезно думать, у вас снова распухнет лицо, — с беспокойством шепнула ему жена, но он как будто не услышал.

Здесь же Такаги Ракудзан научил меня играть в быстрое

рэндзю.Такаги был знатоком всевозможных игр, он быстро овладевал секретами новой игры и стремился научить ей окружающих. В тот день я узнал от него о новой игре «красавица в шкатулке».

После ужина мастер с секретарем Явата и журналистом Гои сели играть в рэндзю без двухи играли до поздней ночи.

Маэда ушел еще днем, немного поговорив с женой Сюсая. Мастер был его учителем, а Отакэ — побратимом, и он не хотел давать повод к кривотолкам. Возможно, вспомнил, как во время матча мастера с У Ци-ньюанем поползли слухи, что якобы это он подсказал мастеру решающий 160-й ход.

На следующее утро из Токио по приглашению нашей газеты прибыл осмотреть мастера доктор Кава-сима. Диагноз был таким: «неполное закрытие большого артериального клапана».

Когда осмотр закончился, Сюсай остался сидеть в кровати, но тут же затеял игру в сёги.На этот раз его партнером был Онода. Игру мастер начал, как обычно, ходом «серебряного генерала». Когда партия была окончена, Такаги и Онода сыграли в корейские сёги,а мастер, опершись о подоконник, следил за игрой. Затем, словно потеряв терпение, сказал:

— Давайте сыграем в маджонг.Не хватало одного человека.

— Может быть, Кумэ-сан? — сказал мастер.

— Кумэ-сан поехал провожать доктора и сюда не вернется.

— Ивамото-сан?

— Ушел.

— Ушел? — устало переспросил мастер. Острое чувство его одиночества передалось и мне. Мне тоже надо было уезжать в Каруидзава.

25

Доктор медицины Кавасима из Токио и доктор Окасима из Мияносита после переговоров с представителями газеты «Нити-нити симбун» и Ассоциации го позволили мастеру Сюсаю продолжать игру, как он того и хотел, но при условии изменения регламента: вместо одного игрового дня в пять дней и пяти часов игры в день играть раз в три-четыре дня и не более двух с половиной часов в день. При таком режиме мастер будет меньше уставать. До и после каждой игры он обязан пройти медосмотр.

Это решение было, пожалуй, единственным способом облегчить страдания мастера и завершить партию. Конечно, можно считать ненужной роскошью двух-или трехмесячное пребывание на курорте ради одной партии в го, но напомню, что в этом матче буква в букву соблюдалось правило «запирания», не позволяющее оторваться от игры в го. Четыре дня между игровыми днями позволили бы отдохнуть от игры и расслабиться, если бы игроки уезжали домой; но, сидя взаперти в гостинице, в которой проходит матч, отвлечься от него было невозможно. Нетрудно выдержать «запирание» несколько дней и даже неделю, но два или три месяца превратились для шестидесятичетырехлетнего мастера в настоящую пытку. В то время «запирание» стало уже обычным, поэтому никому не приходило в голову считать его жестоким, даже если один из участников стар или срок «запирания» слишком велик. Более того, сам Сюсай, похоже, рассматривал марафонские условия последнего матча как своего рода увенчание лаврами.