Мастер-класс
Шрифт:
Просто желая попугать.
Хотя у желтого автобуса причина погудеть явно была.
Миновав наш дом, он остановился, но не напротив дома Кэмпбеллов, а напротив того сине-белого особняка в колониальном стиле, в котором с родителями проживала Джудит Грин. Остановился и снова посигналил.
Я уже явно опаздывала, так что пришлось быстренько набрать номер школьной секретарши.
– Серебряная школа имени Давенпорта, – прощебетала она. – Меня зовут Рита. Чем я могу вам помочь?
Я соврала ей что-то насчет севшего аккумулятора и спросила, не может ли она послать замену на мой утренний урок в биологическом классе.
– Ребята пока могли бы поработать над своими эссе по мутации
– Никаких проблем, доктор Фэрчайлд. Ваша новая группа показывает в этом семестре невероятно высокие результаты. – Я слышала, как она стучит по клавиатуре, выясняя, какова будет цена моего опоздания; затем последовала пауза – она, похоже, обдумывала, как бы это помягче напомнить мне об этом. – И ваш преподавательский Коэффициент по-прежнему на несколько десятых выше девятки! Я так вам сочувствую – погода просто отвратительная для всяких автомобильных поломок.
6
Цикл трикарбоновых кислот; важнейшая циклическая последовательность метаболических реакций.
– Да уж, – согласилась я и благополучно завершила разговор. Затем я рукавом протерла запотевшее ветровое стекло, и тут входная дверь особняка Гринов на несколько дюймов приоткрылась. Первой вышла мать Джудит, она так плотно обхватила себя руками, что они почти сомкнулись у нее за спиной. На ней был махровый халат – не слишком подходящая защита от дождя, – и она как-то странно двигала щеками, точно бурундук; мне показалось, что у нее просто зубы стучат от холода.
Вот только сегодня было не так уж и холодно. Да и дождь всего лишь моросил.
Затем на крыльце появилась Джудит, одетая в джинсы и ветровку, а не в свою обычную алую форму Гарварда с плиссированной юбочкой и блузкой цвета слоновой кости, как всегда свежевыглаженной. Мать сунула ей в руки плоскую желтую карту и на несколько секунд скрылась в доме. Когда она снова появилась на крыльце, в руках у нее был один-единственный чемоданчик. Она поставила его и обеими руками обняла Джудит. При этом ее халат распахнулся и сполз с плеч, но Сара Грин, похоже, ничего не замечала.
И тут автобус снова посигналил.
Мне хотелось поставить «Акуру» на тормоз, броситься к автобусу и крикнуть водителю: Да дай же ты им еще пять гребаных минут, а? Всего пять коротких минуток! Впрочем, ничего хорошего из этого, разумеется, не вышло бы – это все равно, как если бы я бросилась вдогонку за Ловцом Детей, умоляя его еще немного подождать. Так что я просто сидела в своей машине и совершенно мокрым рукавом плаща все вытирала и вытирала запотевающее ветровое стекло. Я была совершенно беспомощна.
Джудит первая разомкнула объятья, подхватила свой чемодан и пошла по выложенной кирпичом дорожке – это была та самая дорожка, по которой она ходила с тех пор, как они с Энн поступили в школу, та самая дорожка, вдоль которой Сара Грин всегда летом высаживала бегонии, а осенью – хризантемы. Джуди прижала свою желтую карточку к двери автобуса, и дверь-гармошка открылась. Несколько неясных фигур, маячивших за запотевшими окнами, свидетельствовали о том, что Джудит была не единственной, кого сегодня утром подобрал желтый автобус – но кто там был еще, я из-за пелены дождя рассмотреть, разумеется, не смогла. Только вряд ли сегодня в этом автобусе было
Когда автобус тронулся, я задним ходом выехала на нашу улицу и остановилась. Хотя уже давно наступило утро, наш квартал по-прежнему был окутан какой-то мглой, точно мертвенным холодным покрывалом, – но это, разумеется, из-за дождя. Мой телефон показывал без четверти восемь, то есть у меня пока было вполне достаточно времени, чтобы успеть в школу еще до окончания первой пары, пока мой Коэффициент не утратил еще парочку десятых.
Да и черт с ним, – решила я и двинулась в противоположную сторону, к дому Сары Грин, мимо пустой игровой площадки с идеальным резиновым покрытием из измельченных автомобильных покрышек, на которой не оставляли следы ни ребячьи кеды, ни «рибоки». Несмотря на ветер и дождь, качели оставались неподвижны, точно сломанный маятник, а тускло-серая краска на металлической горке оставалась все такой же свежей, казалось, ее никогда не полируют детские задницы. Я и впрямь, по-моему, ни разу не видела на этой игровой площадке хоть одного ребенка. На улице дети появлялись по утрам, когда за ними приходили автобусы, и после полудня, когда автобусы развозили их по домам. Затем дети спешили к себе и до ужина склонялись над учебниками. А поскольку почти все дети похожи на Энн и Фредди, то аппетит у них как у голодных солдат в армейской столовой. После ужина они обычно снова занимались, пока не приходило время ложиться спать. Из-за такого режима даже в летние месяцы большинство детей выглядели не просто бледными, а какими-то выцветшими.
Иногда мне кажется, будто даже само понятие «детство» куда-то исчезло.
Остановив машину напротив особняка Гринов, я увидела, что Сара Грин опустилась на колени, халат ее совсем распахнулся, демонстрируя всем тонкую ночную рубашку, а сама Сара выдергивает из земли желтые хризантемы, которые посадила всего несколько недель назад, глубоко погружая пальцы, чтобы уж точно вырвать растения с корнями. Хризантемы она разбрасывала в разные стороны, в волосах у нее застряли комки земли и обрывки растений, а на щеке виднелся грязный мазок – наверное, пыталась смахнуть с глаз слезы.
Я вылезла из машины и бросилась к ней.
– Сара, что происходит?
Она даже головы не подняла и в ответ пробормотала что-то невнятное, продолжая яростно зарываться в землю и выдергивать несчастные хризантемы; уже почти вся кирпичная дорожка была покрыта толстым слоем желтых лепестков, зеленых листьев и земли.
– Ненавижу этот гребаный желтый цвет! Ненавижу! – с трудом расслышала я.
А мне желтый цвет всегда нравился. Это цвет радости, счастья; не слишком спокойный и совсем не раздражающий. Он не бьет по глазам, как красный, который мне лично всегда напоминает либо об опасности, либо о боли, либо о зле. Я вспомнила светло-желтые, цвета сливочного масла, занавески, которые мы с Малколмом повесили в детской перед рождением Фредди, и золотистый цвет свежей соломы в конюшне на ферме – еще до того, как фермы начали превращаться в «поселения городского типа», – и яркие пятна желтков в яичнице-глазунье ленивым воскресным утром…
Как это вдруг желтый цвет мог оказаться самым безобразным на свете?
Сара вдруг приостановила свою разрушительную деятельность и уставилась на меня.
– Но ведь она никак не могла съехать сразу до 7,9, верно, Эл? Это попросту невозможно. Она же у тебя в этом году занималась сразу двумя предметами – биологией и анатомией. И оба по продвинутой программе. Ты же знаешь, она отлично успевала, никогда не пропускала занятий, никогда не болела, она очень старалась.
Я лишь молча кивала. Джудит Грин действительно всегда была одной из лучших учениц с тех пор, как я ее знаю.