Мастер Путей

Виор Анна

– Да! Я и не замечала, что он настолько привлекателен! – подхватила принцесса, и это убедило Гани, что разговор в его присутствии спланирован ими заранее. – Он вполне в моем вкусе. Но как мне увлечь такого мужчину? У меня ведь опыта – ни на искру!

– А я покажу, как надо, – томный голос Алинии. Гани услышал шуршание юбок и почувствовал, как кто-то садится рядом с ним на скамейку, но глаз не открыл. Вместо этого он начал петь, кстати припомнив ливадскую балладу:

Юность твоя, как роза цвела,Волосы – шелк, и кожа бела,Кому улыбнешься, кому знак подашь,Тот скажет: «Навеки ваш!»Наскучила доблесть, наскучила лесть,И всех благородных рыцарей честь,Готовы на все – лишь слово скажи.Но весь

мир утонул во лжи.И сердце легло к твоему врагу:«Когда ненавижу – тогда не лгу».А кто ненавидит – почти влюблен,И снится тебе только он.Изгиб бровей и прекрасный стан,И шрамы от славных заживших ран,Опасный взгляд, где пылает месть,Тебе милее, чем лесть.Его страстный взгляд, что готовит месть,Тебе дороже, чем честь.Скрестили мечи давно ваши отцы,И оба они теперь мертвецы.Но помнят обиду ваши сердцаИ клятву: «Месть за отца!»Поверила ты, что любовь спасет,И что поцелуй твой растопит лед,И чтобы вражде положить конец,Готова идти под венец.«Моею ты станешь», – твой враг сказал,Но что пылает в его глазах?Любовь или боль? Обида иль страсть?Попала в его ты власть.Кто так целовал, не любить не мог,В любви – он король, в ненависти – бог.Кинжал его завершает месть,Любовь – не дороже, чем честь.Любил ли он? Но важнее месть…Любовь не больше, чем честь!И кровь твоя и слезы его…Он верен клятве отца своегоИ ради чести на все пойдет,Убьет или сам умрет.«Кого ненавижу – тому я лгу». –И ты проиграла, любя, врагу.Но кто ненавидит – уже влюблен,И тебя не забудет он.Кто ненавидит – уже влюблен…И он страдать обречен.Когда юному сердцу наскучит покой,То ищет бурю оно порой,И хочет страсти, и жаждет огня,О, юность, послушай меня:Горишь ты если – сгорать не спеши,В сильном огне не спасти души,А в урагане не видно пути,И заблудшего не найти.Все беды от скуки, когда праздны дни,И думаешь – зря пробегают они.Кто ищет страстей и бурлящих вод,Страданье свое найдет.Кто тонет в страстях средь бурлящих вод,К несчастьям стремится тот.

– Какая поучительная песня, Мастер Наэль, – прошептала ему в самое ухо Алиния. – Но кто же откажется от приключений, соблазнившись благоразумием?

– Мудрец, – спокойно ответил он, продолжая наигрывать, теперь другую мелодию: «Война света».

С другой стороны рядом с ним уже сидела Агая: скользящего взгляда на ее задумчивое личико Гани хватило, чтобы понять – ей действительно нравятся его музыка и пение, и она, подыгрывая Алинии, незаметно для себя сама становится жертвой этой игры. Песня – для нее, пусть подумает, юных девушек больше ничем не проймешь. А против Алинии у него другое оружие.

– Ваша баллада знакома мне… – задумчиво проговорила Алиния.

– Да, это ливадская баллада. Страсть. Месть. Убить из мести женщину, предлагающую тебе любовь… В Тарии не принято так.

– А у нас не принято считать женщину более слабой.

– Странные, странные ливадские обычаи… – протянул он. – Месть и честь… Женщины-воительницы… Первая ночь…

– Что, считаете нас, ливадцев, варварами, Мастер Музыкант? – Алиния недобро улыбалась. – С нашими порядками и нравами? С нашими богами, в которых вы не верите?

– О! Только не теологический спор, ваше величество! Я заканчивал совсем не Академию Философии. Я вовсе не считаю ни вас, ни какой другой народ варварами или дикарями. Мы все различны, и едино лишь то, что все живем, и все умираем. Но что считается приличным в Ливаде, иной раз вызывает осуждение в Тарии.

– Осуждение?

Да… Вы правы. Обо мне ходит множество слухов. К примеру, что я прячу под платьем длиннющий кинжал из годжийской стали. Еще, что изменяю королю почти с каждым встречным; если верить слухам, то у Мило уже такие ветвистые рога, что ему опасно ходить на охоту – ненароком свои же могут спутать с оленем. Что тех, кто не понравился мне в постели, выносят в полночь из моей спальни с отрезанной мною собственноручно головой и бросают в Тасию-Тар.

– Но вас же тешат подобные слухи, именно поэтому вы им потакаете?

Алиния рассмеялась:

– Вы до противного проницательны, Мастер Наэль.

– Граф Палстор обеспокоен моим присутствием здесь, – обратился он к королеве, когда смех ее затих, и воцарилось молчание. Та приподняла бровь, но взгляд ее говорил: «Я давно изучила Палстора и прекрасно знаю, что его беспокоит и чем это вызвано». – Он также обеспокоен проблемой наследования престола Тарии.

Игривая улыбка ни на мгновение не покидала тонкие губы королевы, но в глазах сверкнула ярость. Эта тема не могла быть ей безразлична, а единственный способ отвлечь Алинию от задуманной в отношении него шалости – начать интересный разговор. Палстор даже не скрывал, что знает расклад в игре, и намеревается что-то выиграть и для себя. По-видимому, он уже не в первый раз колол королеве глаза, обрисовывая проблему отсутствия наследника. Но отчего он так обнаглел? Алиния уж никак не та женщина, что будет покорно принимать нападки кого-либо. Значит, какое-то оружие против нее у графа имеется. А вот какое?

– Мило думает только о войне и занимается только ею. Но я больше завидую, чем осуждаю. – Она была искренна. – А Палстора стоит опасаться… – Алиния сделала паузу, но тут же поспешно добавила: – Вам – не мне.

«Как раз наоборот», – подумал Гани.

Глава 5

Договор и встреча

Куголь Аб

Хатар Ташив хмурился и смотрел прямо перед собой, обдумывая недавнее донесение. Ему доложили, что к столице движутся эффы – те самые, которых вывели для войны с тарийцами и которые впоследствии перестали слушаться голоса императора, так как им приказал другой. По пути эффы не тронули ни одного человека: ни дорженца, ни арайца. Они были исхудавшими, но бежали быстро и целенаправленно. Бежали по главному тракту прямо к Чатану, и если они не сбавят темп, то будут здесь уже через три дня. Остановить их никто не пытался – все знали, что это бессмысленно. У Куголя была надежда, что эти эффы теперь не способны убить человека, как не способен был его Угал. Ведь это Вирд-А-Нэйс приказал им.

Куголь Аб поведал Мудрецу Ташиву о встрече с бывшим рабом Рохо, а ныне тем, кто подобен Каэ-Масу. В то, что раб может превратиться в великого человека, Указующий не верил, и в то, что эффы теперь безопасны – тоже, но он поверил в пробуждение Древнего. И это беспокоило его. Как ни хорошо скрывал Хатар Ташив свои чувства, а его тревога все же стала заметна Куголю Абу. Аре грозила опасность не меньшая, чем Тарии. Если тысяча арайцев, пусть рабов, но все же… была похищена и отдана для насыщения Атаятану-Сионото-Лосу, то теперь никто не может спать спокойно в своей постели… Следовало готовиться к великой битве, и он, Куголь Аб, собственными глазами видел, с КЕМ придется им сражаться.

Император Хокой-То, узнав обо всем, лишь разъярился и огорчился, что не уничтожил тарийских колдунов в Межигорье. Он считал, что именно они – основная причина всех бед, и избавившись от них, Арайская Кобра обретет покой. Он рвался вновь выступить войною на Город Семи Огней, пока тот еще не пришел в себя, и Указующий всякий раз с огромным трудом отговаривал его.

Мудрец Ташив был рад, что Тария повернула свои войска, и война окончилась. Но Хокой-То обладал характером, подобным штормящему морю, что не знает покоя и мира.

– Ты сказал, Куголь Аб, что твой эфф погиб в схватке с предателем Маизаном? – спросил Указующий, и Аб склонил голову, подтверждая эти слова. – Как по-твоему, зачем эти эффы идут в Чатан?

– Я не знаю, о Указующий! Вирд-А-Нэйс сказал, что повелел им не убивать. Угал слушался его слов до конца, зверь не тронул ни одного человека, но возненавидел предателя и бросился на Идая Маизана, хотя тот был нечеловечески силен, как подтвердил и присутствовавший там палач-истязатель. Эти эффы тоже не убивают никого.

– Пока не убивают. Но сколько времени потребуется четырем тысячам эффов, чтобы опустошить Чатан?

– Войска императора окружили его дворец и готовы положить жизни, но остановить зверей, – отвечал Аб.

Мудрец Ташив встал, расправив одежды, и отошел к окну, глядя на раскинувшийся внизу город.

– Столько лет я прожил, – тихо сказал он, – а не думал никогда, что наступят такие времена: древнее зло грозит уничтожить всякий Свет, и виною тому – предатель, который был мне братом-Мудрецом.