Мастер сыскного дела
Шрифт:
— К тебе!
И Анна вновь накинулась на него, обнимая и целуя, и он уж не пытался отрывать ее.
И сей же миг сзади, налетев вихрем, в ногу Мишеля кто-то отчаянно вцепился и стал его теребить за штанину и тянуть к себе...
Мария... Маша...
— Ты приехал, ты насовсем приехал? — спрашивала она, вопросительно глядя снизу вверх. — Ты теперь не уедешь — да?
Кабы так!..
Едва помывшись и побрившись, Мишель уж стал собираться.
— Куда? — с тревогой спросила Анна.
— Дай мне, пожалуйста,
Анна ушла, вернулась, протянула ему глаженую сорочку.
Вновь спросила:
— Куда ты?
— Мне на службу надо, — пряча взор, уклончиво ответил Мишель.
Хотел было пойти к двери, но Анна, сделав шаг, решительно заступила ему дорогу:
— Я тебя не пущу! Не пущу — так и знай! Тебя три месяца не было, я даже не знала, жив ты или нет, а теперь ты вновь уходишь! Я должна знать, что ты задумал!
Ну не силу же ему было применять!
— Я был в Ревеле, — сказал Мишель. — Ценности, которые мы в комиссии по домам собираем, их там разворовывают без всякого зазрения совести. Я сам видел. Надо теперь идти в ЧК к товарищу Варенникову, чтобы он разобрался.
Услышав страшное слово «ЧеКа», Анна помрачнела.
— Не надо тебе туда ходить, — сказала она. — Они ведь все одинаковы, это они всю Россию растащили-разворовали.
— Кто? — спросил Мишель, удивленно глядя на нее.
— Красные.
Мишель насупился.
А ведь батюшка Анны, Осип Карлович Рейнгольд, он ведь не был красным, был дворянином и поставщиком двора его Императорского Величества, а тоже за царскими сокровищами охотился, не брезгуя скупать их у душегубов с Хитровки. Да того пуще — чуть Мишеля через них жизни не лишил! Так что не одни красные Россию разоряли.
Но вслух о том Мишель не сказал — о батюшке Анны они никогда не говорили, всячески избегая сей болезненной темы.
— Мне надо, непременно надо идти, — повторил Мишель, беря Анну за руки. — Иначе как я стану в глаза Валериану Христофоровичу смотреть — он ведь жизнью из-за золота того рисковал. И Сашок... Помнишь того, что Федька Сыч на Сухаревке зарезал?.. Коли я теперь струшу — всю жизнь себя буду корить!
Анна поняла, отступила в сторону.
— Я вернусь, я обязательно вернусь! — твердо пообещал Мишель, хоть совершенно не был в этом уверен...
До места шел пешком, хоть путь был не близок — думал, что скажет товарищу Варенникову.
Скажет, как из рук вон плохо поставлен учет ценностей, кои принимаются без счету и описи, по весу, что позволяет их безнаказанно разворовывать. Упомянет про товарища Грановского, который бахвалился фамильным портсигаром и предлагал ему взятку... Про полуголую девицу в Торгпредстве с золотыми браслетами и перстнями на руках... Про Гуковского... Про товарища Глушкова, что тоже имеет золотой портсигар... О прочем, в том числе о попытке его убить, он умолчит — это дело частное...
В комнате номер семнадцать
— Где бы мне товарища Варенникова найти? — спросил Мишель у какого-то пробегавшего мимо красноармейца.
— Так он там, на лестнице курит, — указал красноармеец.
Варенников, верно, был там — стоял, курил цигарку.
— А, товарищ Фирфанцев! — обрадованно крикнул он, ступая навстречу.
Мишель подошел:
— У меня важное дело!
— Теперь у всех срочные — ныне не срочных не бывает, — ухмыльнулся Варенников. — Потому как — время такое, революционное!
«Может, вот теперь прямо все и сказать, не входя в кабинет? — подумал Мишель. — Сказать и уйти и тем избегнуть лишних расспросов? Или это может быть истолковано как малодушие?.. Пусть не кем-то, пусть им самим? Как же быть?»
Товарищ Варенников стоял, с любопытством поглядывая на мнущегося Мишеля.
— Я относительно своей поездки в Ревель, — сказал Мишель.
— Твоего дезертирства? — хмыкнул чекист. Мишель вспыхнул.
Видно, Глушков прибыл сюда раньше и все представил в ином, выгодном ему свете.
— Вас ввели в заблуждение — я не имею такой привычки — дезертировать! — тихо злясь, сказал Мишель. — Я на фронт добровольно ушел и там, смею вас уверить, в штабах не отсиживался!..
— Ну-ну, не кипятись, товарищ Фирфанцев, — примирительно хлопнул его по плечу Варенников. — Советская власть во всем разберется и сурово накажет виновных. На лучше — закури!..
Сунул руку в карман, вытянул портсигар. Золотой...
Раскрыл, предлагая сигаретку...
Мишель, выпучив глаза, глядел на изящную, с выдавленной монограммой вещицу.
И глядел на Варенникова.
— Ну ты чего, Фирфанцев — али не куришь? Я думал, буржуи все курят... Ну что — возьмешь или побрезгуешь?
Мишель замотал головой, отступил на шаг.
— Ну как хочешь, — пожал плечами Варенников, захлопывая портсигар. Бросил под ноги окурок, припечатал каблуком ботинка к мрамору.
— Ладно, пошли, расскажешь, что у тебя стряслось.
— Нет-нет, я после, — замотал головой Мишель, отступая к лестнице.
— Отчего ж после? — подозрительно щурясь, сказал Варенников. — Айда счас — коли пришел! Айда-айда!..
И вдруг, будто невзначай, сунул руку в карман.
Что не укрылось от взора Мишеля.
Теперь уж не осталось никаких сомнений!
— Нет, я не теперь, я завтра! Непременно!.. — забормотал Мишель.
Развернулся, запрыгал вниз по ступенькам.
— Погодь! — крикнул сверху Варенников. — Стой, тебе говорю! — И уж не скрываясь, свесился через перила, закричал во всю глотку:
— Эй, там, кто-нибудь!.. Арестовать контру!..
Мишель единым духом проскочил лестничный пролет, выскочил на крыльцо, бросился на улицу. Он опять бежал, как тогда, как в Ревеле!