Мастер сыскного дела
Шрифт:
— Вот эти отпечатки пальцев были сняты с рукояти ножа, которым был убит потерпевший.
Отпечатки ваших пальцев!
Вот эти — с ручки входной двери...
Эти — со спинки кресла, на котором сидел убитый...
Эти — со стола...
Со стакана...
С тарелки...
С другой...
С третьей...
С вилки.
С еще одной...
И еще другой...
Запираться было бессмысленно.
Хоть Мишель-Герхард фон Штольц запирался, как только мог. Вследствие чего улики лишь множились.
— Кровь на вашей одежде и на подошвах ботинок
Отпечаток, обнаруженный на полу на месте преступления, размером и рисунком на подошве соответствует размеру и рисунку подошвы вашей обуви.
Вас видели вблизи места преступления, возле киоска, где вы покупали коньяк, найденный на месте происшествия, с вашими «пальчиками» на стекле.
И видели после, когда вы заявились с соучастниками на место преступления, взломав опечатанную дверь...
С соучастниками? Хм... А разве это были не их коллеги? А кто тогда?..
— А разве это были не ваши, не милиционеры? — простодушно удивился Мишель-Герхард фон Штольц.
— Нет, это были не наши, а ваши! — объяснили ему. — Зачем вы явились туда, да еще не один, да еще с кем-то? Только не надо финтить, не надо «лепить горбатого»!..
Но Мишель-Герхард фон Штольц все ж таки стал финтить, «лепить горбатого», «играть в молчанку» и «идти в отказ», но, будучи приглашен в милицейский зверинец, где ему показали «слоников» и прочую экзотическую фауну, раскаялся в содеянном и повинился во всем: в том, что проник в дом известного в стране академика и зарезал его столовым ножом. А заодно, что, помимо академика, ранее застрелил, взорвал и отравил трех банкиров, шестерых уголовных авторитетов, одного народного артиста и девять числящихся в розыске пропавших старушек. Что, кроме того, печатал на дому фальшивые доллары и рубли, которые сбывал в Хабаровске, Салехарде и Нарьян-Маре, что систематически совершал карманные кражи в городском транспорте, совращал малолеток и сбивал на угнанных машинах прохожих...
Прав был Мишка Шутов, утверждавший, что был бы человек хороший, а подходящая статья ему всегда сыщется!
— Слушай, а возьми на себя еще хищение ящика водки в супермаркете и белья с веревки во дворе, — попросил по-дружески Мишеля-Герхарда фон Штольца следователь. — Тебе все равно, а у нас процент раскрываемости... Подумаешь — двадцать бутылок, когда ты поболе них душ человеческих загубил! Ящиком больше — ящиком меньше. Помоги, будь другом, а то премия горит.
Мишель-Герхард фон Штольц стал другом следователя.
И приятелем всего убойного отдела.
И товарищем всему райотделу милиции.
Но когда, совершенно раскаявшись, стал признаваться в «висяках» одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, то вдруг взбрыкнул и потребовал себе адвоката.
— Я требую адвоката! — сказал он.
— Ты че?.. Только мы общий язык нашли.
— Адвоката!
— Зачем в наши сложившиеся отношения впутывать кого-то третьего?
— Адвоката!!
— Ну ладно, коли тебе так приспичило, счас пригласим, — пообещали ему следователи. — Слышь-ка, Михалыч,
— Счас пошукаем.
— Мне не этого — мне своего! — возмутился Мишель-Герхард фон Штольц. — Я настаиваю, чтобы вы позвонили вот по этому номеру и сказали, что я прошу приехать сюда моего адвоката!
Немедленно!
Прямо сейчас!
Глава 32
Все было уж готово — на поляне, вкруг, вытоптан снег, по краям воткнуты в сугробы сабли. Чуть поодаль стояли возки, подле которых топтались в ожидании ежащиеся от холода секунданты, в стороне от них держался полковой лекарь с саквояжем, в коем хранились хирургические инструменты, бинты да мази.
Все замерзли и пребывали в нетерпении.
— Скоро ль начнем, господа, темнеет уж!
— Даст Бог — с минуты на минуту.
Послышался перестук копыт по мерзлому снегу и скрип полозьев. На поляну выкатилась карета, из распахнутой дверцы которой бодро выскочил Фридрих Леммер — прошелся, картинно сбросил с плеч на снег русский тулуп, запрыгал на месте, будто разминаясь.
Более из кареты никто не вылез, хоть за обледеневшим оконцем смутно угадывалось чье-то припавшее к стеклу лицо.
— Ну что, господа, когда ж приступим? — спросил Фридрих, нетерпеливо переступая на месте. — Мне надобно управиться в четверть часа, к шести я зван на ужин.
Все недоуменно переглянулись:
— Вас только и ждем-с!
И впрямь, все давно были на месте.
Яков стоял с отцом и двумя секундантами, закутавшись в воротник шубы. Заметив его, Фридрих ухмыльнулся.
— Начинайте, начинайте, господа!
Противники сошлись в круг. Один из секундантов, выполняя свою миссию, произнес:
— Господа, не передумал ли кто из вас и не готов ли принести извинений другой стороне, дабы не доводить дело до пролития крови?..
— Ну конечно же нет, — ответил Фридрих, притом лицо его выражало столь отчаянную скуку, что всяк мог подумать, что он смертельно устал убивать на дуэлях зарвавшихся русских аристократов.
— Вы, господин Фирлефанц?
— Нет, увольте, — покачал головой Яков.
В сем раздоре примирения быть не могло...
— До каких пор должно продолжать дуэль — до крови, раны ал и смерти? — вновь спросил секундант.
— До смерти! — усмехнулся Фридрих. — Мы ведь не школяры, господа, дабы драться до первой крови. Конечно — до смерти! — да тут же прибавил: — Моего противника.
— До смерти, — кивнул Яков.
Боле вопросов не было, и приступили к делу.
Секунданты вынули из ножен, оглядели шпаги, протянули их противникам. Фридрих небрежно отвел их руки, оставив право выбора за Яковом. Тот, не глядя, принял одну из шпаг, встал, опустив клинок книзу.
Карл поморщился — да ведь нельзя же так, надобно было посмотреть лезвие, востро ли оно, да попробовать оружие в руке, приноравливаясь к нему, да коли не понравилась чем шпага, так попросить переменить ее — ведь от сего жизнь зависит!