Мастер третьего ранга
Шрифт:
– Да шучу я, охотник! – воскликнул кузнец, и громогласно заржал. – Юрка вон сказал, что вам люлька нужна, для пса, – отсмеявшись, сказал он, подойдя к заулыбавшемуся Ивану. – Пока ты отдыхал, я и смастерил.
– Тьху на тебя, – махнул на кузнеца Потап, – остряк самоучка, блин.
– Иди, оцени, – хлопнул кузнец Ивана по спине ладонью, едва не выбив дух. – Раму нипочем не поломаешь, я на совесть ковал.
Да ты не смотри, что на гроб похоже, так обтекаемость лучше. Зато глянь, какой жестью обшил, тонкая будто бумага, легкая, но прочная как хороший металл. Даже
Вместо твоих сумок навесных, неудобных, теперь вместительный багажник есть, и для кобеля вашего места хватает. А обтекатель, какой глянь, чтоб ему в морду не задувало. Настоящий пластик.
Иван молча слушал, и подсчитывал тем временем, во сколько это все обойдется. Сумма набегала внушительная. С его худой удачей, таких денег не заработать и за год.
– Во сколько мне теперь влетит эта люлька? – задал он теске животрепещущий вопрос.
– Материалы мужики притащили, тебе в благодарность. Мне оставалось, лишь в кучку сколотить.
– Тогда, сколько я должен тебе за работу?
– Вань, ты мужик хороший, я бы и рад вовсе с тебя ничего не взять, но появилось дельце по твоему профилю. Но даже если не захочешь дело брать, так я и не обижусь. Не возьму я платы в любом случае, теска.
– Нет, так дело не пойдет. Любой труд должен окупаться. Что за дело?
– Да я даже толком и не знаю. Свояк мой, недалеко, в притоке, держит водяную мельницу, а вдоль нее пшеничное поле. Так вот завелась в поле том нечисть. Скорей всего перерожденец.
Не знаю, может кто вопреки запрету, труп в землю закопал. Но эта тварь стала вроде крота. Норы роет, да под землей передвигается. Батраки пропадают в поле, прямо среди бела дня. У дома и мельницы нор пока не видели, но боятся уже спокойно по земле ходить. Свояк в отчаянье.
Иван крепко задумался. Подобная тварь, это был не его уровень мастерства. Дух, какой изгнать, стихийных существ, мавок или молодого упыря уделать. Гнезда мелких вредных леших, отыскать да сжечь, ну летучих змеев погонять, чтоб кур не воровали, это он может. А вот такое чудовище уже посложнее. Для такого нужен твердый второй ранг, а не его слабый третий, плохая реакция и мизерный резерв запаса сил.
Делать нечего. Хоть и нужно спешить в Обитель, но долг платежом красен. Придется постараться и при этом не сдохнуть.
– Хорошо Иван, – решился он. – Берусь за дело, но сперва немного оклемаюсь.
– Отлично теска! – обрадовался кузнец. – По рукам!
Время близилось к обеду, когда они с трудом втолкнули в калитку разросшийся мотоцикл.
У дома на скамеечке сидела симпатичная девушка, в легком сарафане, та самая, что сверлила мастера взглядом утром на холме. Закинув ногу на ногу, она с хрустом, откусывала от сочного яблока и, тщательно пережевывая, молча наблюдала за ними. Пока мужчины втискивали в угол крохотного дворика, железного коня, который новым придатком цеплялся за все подряд, она покачивала стройной гладкой ножкой, и раз за разом хрустела источавшим сок яблоком.
Лишь после, когда мотоцикл, наконец, был поставлен как надо, Иван толком ее разглядел, наконец,
Скуластенькая, темноволосая, и кареглазая, с хорошей, оконтуренной фигурой, у нее была широковатая кость, но все смотрелось гармонично, и внутренний кобель, словно заглотившая наживку рыба, подернул поплавок.
Видимо это отразилось на его лице, поскольку, она заулыбалась.
– Я уже собиралась уходить, да вот яблоко задержало. – Она отбросила огрызок. – Забывчивые вы, мастера.
– Прошу прощения, закрутился с транспортом. Сейчас, я только пыль с себя смою, – ответил Иван, направляясь к бочке.
– Мы пойдем, сходим в корчму, – окликнул его Потап. – Обедать пора. Ты тоже подходи. – Подтолкнул он Юру к калитке.
– Хорошо. Юра, лукошко заодно тете Наташе занеси, – умываясь и фыркая, отозвался Иван, а девушка, поглядывая на его мускулистый, покрытый, неизбежными при опасной работе шрамами обнаженный торс, стала хрустеть новым яблоком.
В избе было сумрачно и прохладно. Маленькие окошки давали мало света, да и ясный день омрачился хмурыми тучами. Гром поскуливал под дверью, обижаясь на то, что не впустили в дом. А лекарка, тем временем, занималась отклеиванием промокшей от купания повязки.
Стало еще темнее, и она подвела Ивана к ближайшему окошку, чтобы осмотреть раны на боку.
– Надо же, как быстро все затянулось, – удивилась она и подставила руку к его ребрам. – Все в порядке, мастер.
На границе света и тени, тугие валики, его перекатывающихся мышц, выгодно оконтурились, и лекарка не удержалась. Закусив алеющую губку, она провела тонким пальчиком с ухоженным ноготком, по его холодной, еще влажной коже. По некрасиво, зарубцевавшемуся, застарелому шраму, идущему от ребер, вверх, к средине мускулистой груди, где он терялся в грубых, светлых волосах.
Чувствуя теплое прикосновение, Иван судорожно вздохнул, волоски на коже тут же встали дыбом, а ниже пояса стало наливаться теплом. Лекарка положила пышущие жаром руки ему на спину, и он притянул ее к себе. Мастер почувствовал, как сквозь ткань тонкого сарафана, в кожу, буквально вонзились ее затвердевшие соски.
– У меня давно не было мужчины, – с придыханием призналась она, и прикрыв веки с длинными, пышными ресницами, прошептала: – Я хочу тебя, мастер.
Иван не стал отвечать. Он припал к припухшим, сладким от яблочного сока губам и нетерпеливо стал стаскивать с нее сарафан.
За окнами бушевал, ливень, сверкали молнии и словно тяжелая бочка по небосводу, катился гром. Порывистый ветер размахивал перед окошком, тонкой веткой калины. Искусанный и исцарапанный, словно растерзанный зверями Иван, глубоко дыша, лежал, успокаивая выпрыгивающее из груди сердце.
Обнаженная лекарка, будто кошечка, прильнула к его широкой груди и слушала, как барабанит его пышущее жаром сквозь ребра сердце. И так же как кошка запускала она в грубые, волосы острые коготки. Она потянулась к его губам. Это был не быстрый страстный поцелуй, а долгий и нежный, ради наслаждения.