Мастер ветров и закатов
Шрифт:
– Интересней – не то слово. Но я понятия не имею, как со всем этим разбираться.
– Я тоже, – согласился Джуффин. – Давно забытое ощущение; честно говоря, оно оказалось не настолько приятным, как я почему-то ожидал. Единственный известный мне метод: жить дальше и ждать, что еще случится. Надеюсь, тебе он тоже подойдет. В конце концов, завтра может обнаружиться, что сновидцы тут вообще ни при чем. Вдруг это просто Магистр Хонна к нам с подарками вернулся? Или твой приятель Шаванахола. Или еще кто-нибудь из великих весельчаков прошлого, для которых на Очевидной магии свет клином не сошелся.
– То есть и так может оказаться?
Сказать,
– Оказаться может вообще все что угодно. И с каких, интересно, пор это для тебя новость?
Я не застонал. И даже не зарычал. Иногда мне бывает свойственно удивительное самообладание. Наверное, я титан духа.
– Ну зато и спрос с нас обоих пока невелик, – оптимистически заметил Джуффин. – На том, кто ничего не понимает, и ответственности никакой. Но я рад, что мне теперь есть с кем разделить это… эээ… отсутствие ответственности.
– Смешно, – мрачно сказал я.
– Надеюсь, что так. Постараюсь смешить тебя и впредь, считай это прибавкой к жалованью. Причем в обмен на щедрость даже не потребую от тебя немедленного результата. Я и от себя-то его не требую в кои-то веки. Мне, видишь ли, просто надоело ни хрена не понимать в одиночку. А ты – прекрасная компания. Другим я, пожалуй, даже объяснить не смогу, чего именно не понимаю. А ты – рррраз! – и сразу не понял ровно то же самое. Одно слово, гений. Все бы так.
Я невольно улыбнулся.
– Я и не боюсь, что ты назовешь меня тупицей и отправишь в отставку. Я – удачливый человек, но не до такой степени. Просто если некоторые сновидцы действительно умирают…
– Все, что мы с тобой можем сделать на данном этапе – дать им мизерный шанс, – перебил меня Джуффин. – Причем сейчас их шанс заключается в том, что мы оба об этом думаем. И хотим додуматься до чего-нибудь путного. А значит додумаемся.
– Рано или поздно, так или иначе? – уныло спросил я.
– Именно. Официально разрешаю тебе пристрелить из бабума [4] всякого, кто станет утверждать, будто это меньше, чем ничего.
4
Бабум – большая металлическая рогатка, стреляющая мелкими взрывными шариками. Снаряды хранят в специальном кожаном мешочке, наполненном вязким несъедобным жиром. Такая осторожность необходима, поскольку шарики вполне могут взорваться даже от трения. У каждого стрелка имеется специальная перчатка, чтобы доставать заряды из сумки. Несмотря на легкомысленность конструкции, рогатка бабум – довольно опасное оружие. Раны от взрывающихся шариков заживают долго, да и то лишь благодаря заклинаниям местных знахарей. А выстрел в голову – это верная смерть. Кроме того, все три конца рогатки заострены, так что если у бойца закончатся снаряды, с такой штукой наперевес можно смело идти в рукопашную.
– Если дать мне в руки бабум, будут жертвы среди мирного населения. Меткости мне не занимать – в том смысле, что занимать бесполезно. Прибавлять пришлось бы не к нулю, а к отрицательной величине.
– Вот чему, кстати, тебе действительно неплохо бы научиться, – оживился Джуффин. – Считается, будто Тайные сыщики владеют любым оружием лучше, чем Королевские гвардейцы. И в этом смысле ты, конечно, мой тайный позор и вечный повод для шантажа. Даже не буду требовать,
– Следует ли классифицировать степень конфиденциальности этой информации как наивысшую и, следовательно, не подлежащую разглашению в присутствии любых лиц за исключением Его Величества – по особому требованию и только ради спасения государства и Мира? – деловито осведомился Куруш.
– Да, уж будь любезен, классифицируй, – ухмыльнулся Джуффин.
– Опять начался закат, – объявил я. – Интересно, у этих закатов, давешних ветров и разноцветного ночного неба один и тот же автор? Или куча народу по очереди развлекается?
– А ты как думаешь?
– Я пока вообще ничего не думаю.
– Ладно, но если бы я предложил пари? На что бы ты поставил? Вот прямо сейчас, не задумываясь?
– Наверное, на то, что один. Потому что этот «один» мне заранее симпатичен. И даже в каком-то смысле понятен. Вон как старается для сэра Шурфа и его обожаемых поэтов. Хотя, на мой взгляд, художникам повезло еще больше… Слушай, а может, он сам художник? Кто еще, внезапно обретя могущество, тут же побежит устраивать всякую непрактичную бессмысленную красоту? Вместо того чтобы попробовать завоевать приснившийся мир или хотя бы окружить себя путным гаремом.
– Да практически любой из стоящих магов древности, – усмехнулся Джуффин. – Но ты все равно прав, их вполне можно считать художниками. В своем роде, конечно. Но мне кажется, ты тоже говоришь вовсе не об умении рисовать… Посмотри-ка на небо!
Я выглянул в окно. С небом, на мой взгляд, не происходило ничего интересного, но я какое-то время прилежно его разглядывал.
– А что с ним не так на этот раз?
– В том-то и штука, что все наконец-то «так». Пока мы с тобой болтали, закаты закончились. Я насчитал восемь. Вроде бы ни одного не пропустил. Интересно, что дальше?
– Если мы и правда имеем дело с художником, он так быстро не угомонится. Ну, я бы на его месте точно не стал останавливаться на достигнутом.
– Вот и я думаю, что это только начало, – согласился Джуффин.
Продолжение не заставило долго себя ждать. Но сперва я все-таки успел добраться до дома и обнаружить, что он пуст и тих. Армстронг и Элла, надо думать, где-нибудь дрыхли, вышколенные при дворе Его Величества слуги успешно притворялись, будто их вовсе нет в природе, а друзья, вместо того чтобы воспользоваться моим отсутствием и устроить вечеринку с зажигательными плясками на потолке и битьем аккуратно расставленной там хозяйской посуды, шлялись не пойми где. Или вообще, страшно подумать, по домам сидели, с них станется.
Таким образом, моя потребность в уединении была удовлетворена на годы вперед. Это было замечательно. Но как назло, совсем не то, чего мне в данный момент хотелось.
Я так растерялся, что отправился навещать собак. Хотя был у них буквально вчера. И три дня назад тоже был. И вообще к ним зачастил.
Мои отношения с собственным псом были к тому моменту столь запутаны и драматичны, что впору писать о них любовный роман на восемьсот страниц. Поменять собачьи имена на человеческие, а дальше можно излагать документальную правду, исключая только некоторые специфические эпизоды вроде вылизывания моего носа и веселых пробежек за палкой.