Мастер зверей. Бог грома. Бархатные тени
Шрифт:
Обед в вечер бала был сервирован в малом салоне и продлился недолго. Думаю, что дамы удовольствовались бы, перекусив у себя в комнатах, пока доводили до совершенства свои туалеты. Вместо этого нам пришлось одеться пораньше.
Фентон причесала меня, слегка взбив волосы, чего в обычные дни я не любила, и очень искусно разместила в прическе украшенный цветами гребень.
Я знала, что у меня очень мало шансов рассчитывать на что-то большее, чем вежливое беглое внимание, но благодаря Фентон я никогда не выглядела привлекательнее, чем в ту ночь. Гарнитур моей матери смотрелся прекрасно,
Букеты были доставлены каждой даме заранее с комплиментами от мистера Соважа. Мой был составлен из чайных роз и сопровождался короткой запиской, выражающей сожаление, что это не белые фиалки. Благоухающие цветы были в хрустальном держателе, прихваченном цепочкой с кольцом, которое можно было надеть на палец. Мой веер резной слоновой кости из Китая был подарком отца.
— Мисс… — Фентон уселась на пятки (она стояла на коленях, поправляя мой короткий шлейф), — вы выглядите просто прелестно! — Ее простое лицо сияло.
— Благодаря твоим трудам, Фентон. — Я подобрала юбку и сделала глубокий реверанс. — Вся честь принадлежит тебе.
— О, мисс! — Я была удивлена чувством, прозвучавшим в ее голосе. Когда ее прислали ко мне, я отнеслась к ней, как к помехе той малой независимости, на которую, как мне казалось, имею право. Возможно, я чувствовала неловкость оттого, что прежде у меня никогда не было личной горничной. А она порой поглядывала так неодобрительно, будто эта ситуация устраивала ее не больше, чем меня. Но с недавних пор мы стали ближе. И я уверена — она была горда, одевая меня, за что я и воздавала ей должное.
Мои юбки прошелестели по ковру, когда я вошла в комнату Викторины. Там я увидела ту, что, должно быть, вышла прямо из сказки — принцессу, какой мечтают стать все маленькие девочки. Волосы ее падали свободно, оплетенные двойной нитью жемчуга. Ее прекрасные плечи выступали из волн газа, окружавших ее атласный корсаж, словно из пронизанного солнцем летнего облака, туго облегающего юное тело. Нам часто случается читать о неземной красоте, но мы редко видим ее воочию, как я видела в тот вечер.
— Тамарис… но это платье вам замечательно идет, — она закругляла перламутровый держатель с белоснежными розами.
— Викторина! Я никогда не видела никого прекраснее вас! — сказала я от всего сердца.
Она подхватила свои пышные юбки и медленно повернулась, глядя в зеркало через плечо.
— Что до меня, то я думаю, что Амели сработала как нельзя лучше. Ты слышишь, Амели, tres bon!
Амели, держа сверкающий веер, глядела на Викторину со странным выражением, которого я не могла понять. Уж не зависть ли?
Тень моего прежнего недоверия и неприязни подступила снова. Но сейчас было не время об этом думать, ничто нынче вечером не должно омрачать счастья Викторины.
Миссис Дивз была так великолепна, как я и ожидала. Ее золотые юбки украшенные райскими птичками с золотыми клювами и маленькими рубиновыми глазками, роскошью своей подобали, самое малое, герцогине. Однако мне было неприятно видеть маленьких птичек, убитых, чтобы сделать из
Моим кавалером за обедом был майор Беркли из Президо, весьма импозантный в своем мундире и церемонно вежливый. Он принадлежал к холостякам и его разговор, который он завел явно ради соблюдения приличий, касался местных достопримечательностей.
Однако он несколько оживился, когда я упомянула замечание мистера Соважа о некоторых старых калифорнийских домах, которые еще не были снесены. Он сказал, что квартировал здесь до войны, и с большим воодушевлением описал загон для скота на таком ранчо. Моим соседом слева был весьма пожилой человек, который, когда мы обменялись формальными приветствиями, отпустил мне парочку цветистых комплиментов, но потом гораздо больше интересовался содержимым своих тарелок и бокала.
Даже сам дом сегодня изменился. Теперь в большом зале под центральным куполом располагался круг из пуфов, крытых алым бархатом. Он замыкал кольцом пирамиду из красных и белых камелий, окаймленных красными же и белыми розами, их благоухание почти ошеломляло. На балконе второго этажа расположился оркестр, наигрывавший тихую музыку для променада, повсюду были расставлены диваны и кресла.
Два больших салона, где на стенах аппликации из непрозрачного хрусталя с мифологическим рисунком перемежались зеркалами во весь рост, превратились в один огромный бальный зал после того, как убрали разделявшие их панели. У входа в него стоял мистер Соваж с Викториной по правую руку и со мной (наперекор всем моим попыткам уклониться) по левую.
Миссис Дивз не попала в это маленькое общество избранных, хотя, не сомневаюсь, сильно на это рассчитывала. Вместо этого она очутилась среди прочих гостей, где, с принужденной улыбкой, понизив голос, с лихорадочной живостью болтала со своим соседом по столу.
От того, что оказалась выставленной напоказ, я чувствовала себя так неуютно, что мне казалось невероятно трудным запоминать имена и лица, когда начали прибывать гости и каждой даме преподносилась у дверей программа танцев.
Мистер Соваж уже отпустил нас, когда я улучила момент, чтобы глянуть на свою собственную программу. Поскольку наш долг хозяев при встрече гостей был уже выполнен, я приняла приглашение майора, который, хоть и не блистал грацией, достаточно уверенно чувствовал себя в лансье, исполняемом вторым, большим, оркестром.
Если мистер Соваж и проигнорировал желание миссис Дивз разыграть роль хозяйки, он со скрупулезной вежливостью пригласил ее на второй танец, открыв бал с Викториной и передав ее затем кавалеру помоложе. А на третий танец, на вальс, он пригласил меня. В такой толпе, когда люди постоянно перемещались, направляясь то пройтись по крытой веранде, то посидеть в центральном зале, трудно было держать Викторину в поле зрения, особенно потому, что все прочие светские дебютантки также были в белых платьях. Я пыталась разглядеть ее, когда мой партнер резко спросил: