Мастер. Размышления о преображении интеллектула в просветлённого
Шрифт:
Махатма Ганди уже умер. Я сказал суду: «Я не сделал никакого собственного утверждения. Я просто сказал, что утверждение Винобы Бхаве выдает его собственную психику; оно ничего не говорит об этом инциденте. А если оно говорит что-нибудь об этом инциденте, тогда Лакшмана был тоже сексуально подавленным. Но я не говорю этого — это простой вывод из того, что сказал Виноба. Виноба жив, и — если суд согласен — его следует вызвать. Я готов обсудить этот вопрос».
Но суду и так было ясно: это же так просто — если вы не подавлены, то вам незачем так бояться смотреть на женщину, которая для вас почти мать. А человек, чьи религиозные чувства были задеты... Дело было
Я сказал судье: «Это я нуждаюсь в полицейской защите, потому что задел чувства индуистов, — а люди вокруг здания суда все индуисты. Чего бояться этому человеку? Безусловно, он знает, что взялся за это дело только ради того, чтобы досадить мне, — и люди снаружи ждут минуты мести».
Но я все же сказал судье: «Дайте ему защиту». И я сказал тому человеку: «Запомните, никогда не позволяйте своим религиозным чувствам так легко расстраиваться».
Религиозный человек не может чувствовать обиду. Даже если что-то и сказано против его религии, он рассудит так: а вдруг это правильно? Если это правильно, он изменится; у него будет смелость, чтобы изменить себя. Если же это неправда, — то кого она волнует? И он проигнорирует это.
Почему же религиозных людей так легко задеть? По всей Индии против меня открывались дюжины дел в различных судах — по простой причине: ранены чьи-то религиозные чувства. Зачем же вам лелеять в себе религиозные чувства, которые так легко ранить? Нет, это не религия; это их безопасность, их утешения. А поскольку я высказал нечто такое, что отнимает утешение, безопасность... это задевает.
Это как будто я убрал защитную повязку, прикрывающую их рану. Не я создал рану, я просто заставил их осознать ее. Они должны благодарить меня, а не злиться, потому что, если рану открыть солнцу, воздуху, появится возможность исцелиться. Но невозможно даже само признание того, что они живут в воображаемой безопасности.
Я часто ездил в свой город, и вот я узнал, что мой старый школьный учитель, который очень любил меня, при смерти. Я поехал к нему, но его жена сказала: «Пожалуйста, не беспокойте его. Вы беспокоили его слишком сильно; всякий раз как вы приходите, он не может спать несколько ночей. А это самый критический момент: он уже при смерти».
Я сказал: «Тогда мне нельзя уйти. Дайте мне побеспокоить его в последний раз! Потому что у него все еще есть время, чтобы понять». Он всегда боялся, что я могу разрушить его безопасность. Он совершал поклонение индуистскому изваянию Ганеши, божеству-слону. Я уже говорил ему: «Ваша статуя Ганеша кажется больше похожей на карикатуру, чем на бога. Разве вам не видно, что это выглядит какой-то шуткой?» Тело человека, голова слона, и такое громадное брюхо, что Ганеша не может увидеть собственных ног, а венец этого — он едет верхом на мыши! Я сказал: «Какой-то практичный шутник, наверное, придумал это, а вы продолжаете ежедневно совершать поклонение...»
Он ответил: «Не расстраивай меня! Я старый человек, а когда ты говоришь такие вещи, они входят в мой ум, и тогда мое поклонение нерешительно — ведь я же вижу, что ты прав. Этот грузный человек не должен сидеть на мыши; он мог бы подыскать какое-нибудь другое средство передвижения. И такое громадное брюхо...»
Но пожизненная безопасность... потому что, как полагают индуисты, Ганеша — самый покровительствующий бог: во всех затруднениях он будет вашим спасителем. Так вот, когда я прорывался мимо его жены, я сказал: «Уйдите с дороги. Я должен повидать его».
И как только он увидел меня, он закрыл глаза. Он сказал: «Прости меня, не говори
Я сказал: «С этой самой целью я и пришел. Если вы сможете отбросить весь ваш вздор, то сможете умереть спокойно!»
Он сказал: «Ты опять за свое! Все, чего я добился, это, по-твоему, вздор, и у меня нет никаких разумных доказательств этого. Но сейчас не время спорить; дай мне умереть с верой в то, во что я всегда верил. Ты приводил меня в смятение всю мою жизнь. Я люблю тебя, и я знаю, твой замысел правилен; но к несчастному старику тебе следует проявить немного сострадания».
Я сказал: «Вот за этим я и пришел. Мне даже пришлось оттолкнуть вашу жену с дороги. Время все еще есть. Если вы сможете резко, одним махом отбросить все свои верования и, ни во что не веруя, умирать тихо и спокойно, возможно, последние мгновения вашей жизни станут крещендо, высочайшим пиком сознания. Не упускайте эти мгновения».
И вы не поверите: он закрыл глаза, закрыл и свои уши тоже. Он не был готов слушать меня, ибо наступил час взывать к Божьей помощи — смерть стоит у одра.
Люди всю свою жизнь проживают в психологических тюрьмах. Подлинная религиозная революция — это резкое освобождение из своей тюремной камеры. Никто не загораживает путь. Вы сами — творец тюрьмы, и если вы достаточно смелы, то можете и вырваться оттуда.
Знать жизнь в ее небезопасности — значит знать жизнь в ее безмерной красоте, в ее подлинности. Знать жизнь в ее небезопасности, без всякого страха — значит превзойти смерть, ибо жизнь никогда не умирает.
Все, что умирает, это не жизнь; это только дом, в котором жила жизнь. Пламя жизни продолжается вечно. Из-за своих гарантий, утешений и верований вы остаетесь, незнакомы с величайшим сокровищем. Вы живете в страдании, вы умираете в страдании.
Возможно, жить в безмерном блаженстве и умирать, танцуя, чувствуя себя легко в сущем.
— Хорошо, Маниша?
— Да, Мастер.
36. СОСТРАДАНИЕ
Возлюбленный Мастер,
Будда сказал: «Может возникнуть желание раскрыть это посредством сравнений, но в конце не оказывается сравнения, которым можно пояснить это. Назвать это широким и бескрайним — значит ограничивать его, не говоря уже о желании войти в это широкое и бескрайнее царство с ограниченным умом. Даже если бы вам и удалось войти таким образом, то это напоминало бы вычерпывание океана ковшом: хоть ковш и полон, сколько в него уместится? Однако же вода в ковше — прежде чем попасть туда — была тождественна безграничной воде (в океане). Подобным же образом, оттого что ваш мир такой большой и что вы испытываете удовлетворение от него, этот безграничный мир адаптируется к вашей емкости и наполняет ее. Это не значит, что воды в великом океане — всего столько».
Поэтому Будда сказал: «Это как великий океан: не имеет значения, комары или титаны пьют его воду, — он наполняет их всех».
Вот извечная проблема: те, кто узнал, наталкиваются на непреодолимую пропасть между своим опытом и своей способностью выражать его. То, что они узнали, так огромно, что все сказанное будет ограничивать его, а ограничивать безграничное — непростительно. Если они ничего не говорят, то и тогда они высказывают нечто. Они говорят, что ничего нельзя сказать.