Мастер. Размышления о преображении интеллектула в просветлённого
Шрифт:
Что касается отбрасывания или неотбрасывания, пожалуйста, подумай над этим серьезнее. Три мира и мириады вещей не являются убежищем — где же тогда какой-нибудь дом?
Если же ты именно таков, то это огромное противоречие. Нужно уведомить мирянина Сюя, что его собственная родня создает бедствие. Раскрой широко глаза тысячи мудрецов и не молись ради облегчения.
В ежедневной деятельности студента на пути опустошать
Просто опустоши ум, и объекты опустошатся сами собой. Если ум уже опустошен, но ты затем вызываешь другую мысль, желая опустошить его объекты, то это означает, что этот ум еще не пустой и снова увлекается объектами. Если с этой болезнью не покончено, то нет и способа выбраться из рождений и смерти.
Вы видели стих, который мирянин Пан преподнес Ма-цзы?
В десяти направлениях одно и то же братство: все и вся изучают не-делание. Вот место, где избирают будд: умы пусты, они отвечают успешно.
Да Хуэй в беспрерывной дилемме. Вот его дилемма: он хочет быть признанным как просветленный человек, но это лишь его амбиция, его страстная жажда; это не его опыт.
Всякий раз, когда он цитирует кого-либо просветленного, цитата имеет огромный смысл. Но когда он сам принимается комментировать цитату, слова, исходящие от интеллектуала, не имеют смысла, — того смысла, который они имеют, когда исходят от просветленного существа. И вы можете видеть, как его подсознание непрерывно производит саркастические замечания, порой до того уродливые и недостойные, что невозможно поверить, будто этот человек начал хотя бы улавливать смысл просветления.
Я продемонстрирую вам, как крепко спит этот человек — он разговаривает во сне. Он умен и хитер. Ему удается дурачить непросветленных людей, поскольку им не с чем сопоставлять его утверждения. Они не располагают никаким собственным опытом в качестве критерия, чтобы решить, стоит ли слушать то, что он говорит, или же он просто делает много шуму из ничего.
Первая сутра: Мирские страсти подобны пылающему огню; когда же они закончатся? И это говорит человек, который в своих предыдущих сутрах сказал, что все иллюзорно — мир иллюзорен, чувства иллюзорны, ум иллюзорен — даже Будда иллюзорен!
Если все иллюзорно, то откуда же берутся эти мирские страсти, которые подобны пылающему огню? Они не иллюзорны. Он забыл, потому что это не было его собственным пониманием. Он просто цитировал. Но ему действительно известно, что его страсти подобны пылающему огню; он не вышел за пределы страстей.
Высказываться даже о Будде как об иллюзии не только глупо — это чрезвычайно вредно. Если люди, читая эту сутру, вспомнят, что даже Будда иллюзорен, просветление иллюзорно, они будут удивлены: какой же смысл попусту бегать от одной иллюзии к другой иллюзии?
Одна иллюзия не может быть лучше, чем другая иллюзия. Иллюзии — это просто иллюзии; тут нет качественного различия.
Прямо среди шума и гама вы не должны забывать дело бамбукового стула
Может быть, он считает себя очень умным, но это всего лишь его бессознательная демонстрация самого себя — своего антагонизма с медитацией. Он вообще не является человеком медитирующим.
Обычно (для медитации) вы настраиваете свой ум на неподвижную точку концентрации... Это же абсолютно неправильно! Вот почему я говорю, этот человек — человек не медитирующий.
Концентрация — это не медитация; концентрация — это способность ума. Концентрируется ум; медитация — это отсутствие ума. Ум не имеет никакого отношения к медитации. Он просто не знает медитации, и не существует внутренней возможности для ума когда-либо войти в контакт с медитацией. Точно так же я говорил прежде, что темнота не может войти в контакт со светом, потому что темнота — это всего лишь отсутствие; так же обстоит и с умом.
Ум — это отсутствие медитации.
В то мгновение, когда в вас возникает медитация, ума уже нет нигде.
Суфийский мистик Джуннаид, который сам, в конце концов, стал великим мастером, жил со своим старым мастером. Однажды рано утром мастер сказал ему: «Выгляни наружу и посмотри, темно ли еще».
Джуннаид ответил: «Ладно» — и взял лампу.
Он собрался, было выйти, но мастер сказал: «Подожди! Если ты возьмешь лампу, как же ты узнаешь темно там или нет? Оставь лампу здесь».
Джуннаид был еще только учеником. Он сказал: «Если ты говоришь так, то я оставлю лампу, но как же я увижу без нее, темно там или нет? Нужно немного света, чтобы разглядеть что-нибудь». Это верно в отношении чего угодно, но не темноты. Если вы, разыскивая темноту, войдете с лампой в дом, то вы темноту не найдете. То же самое верно в отношении ума и медитации.
Да Хуэй думает, что медитация — это настройка ума на неподвижную точку концентрации. Точка концентрации находится в пределах способности ума; это имеет свои преимущества. Вся научная работа исходит из способности концентрировать ум, фокусировать ум, не позволяя ему никуда сдвинуться, стоять только на одной точке.
В древней истории Махабхараты — великой индийской войны, которая происходила пять тысяч лет тому назад, — был знаменитый лучник Дроначарья. Все принцы ходили учиться искусству стрельбы из лука к нему. Его самым близким учеником был Арджуна, чья способность концентрации и послужила причиной этой близости, потому что стрельба из лука зависит от концентрации.
Однажды Дроначарья экзаменовал своих учеников. Он спросил одного ученика, Юдхиштхиру, старшего брата Арджуны... Дроначарья подвесил мертвую птицу на дереве, и правый глаз мертвой птицы был мишенью. Он велел Юдхиштхире — тот стрелял первым, как старший, — «Возьми лук и стрелу, но, прежде чем ты выстрелишь, я должен спросить тебя кое-что». Тот приготовил лук и стрелу, а Дроначарья спросил его: «Что ты видишь?»