Мастера детектива. Выпуск 5
Шрифт:
— Боже! — Она сжала мне локоть — Почему вы ничего не делаете?
Я положил ей руку на плечо и отвернулся.
— Спасибо, — произнесла она. — Боже, такая красивая… Она умерла?
— Да. Вы вызвали врача?
— Сейчас приедет. Я не могла дозвониться до нашего… Я вызвала скорую… Но что может сделать врач, если она умерла?..
— Никто не считается умершим, пока врач не констатирует этого. Таков закон.
Послышалось чье–то причитание, я обернулся и повысил голос:
— Можете дать отдых ногам. Кресел всем хватит. Только держитесь подальше от кресла
Раздался звонок в дверь, Хакетт направился в прихожую, но я остановил его.
— Хакетт, останьтесь здесь. Теперь вы один из нас. Мистер Джонсон их впустит.
Он это и сделал. Звука открываемой двери слышно не было — двери в богатых домах открываются без скрипа, но из прихожей послышались голоса, и все обернулись в сторону арки. Вошли полицейские, двое участковых в форме. Они остановились в дверях.
— Мистер Роберт Робильотти?
— Я Роберт Робильотти.
— Это ваш дом? Нам позво…
— Нет, — сказала миссис Робильотти. — Этот дом мой.
4
Когда в среду, в начале восьмого утра я преодолел семь ступенек крыльца старого кирпичного особняка и отпер дверь, я был так измотан, что чуть не швырнул пальто и шляпу на стул, но все же воспитание сказалось, и я повесил пальто на вешалку, а шляпу положил на полку и только после этого отправился на кухню.
Фриц так воззрился на меня, что даже забыл захлопнуть дверцу холодильника.
— Дай мне кварту апельсинового сока, фунт сосисок, шесть яиц, двадцать блинчиков и галлон кофе, — заявил я.
— И ты откажешься от пончиков с медом?!
— Нет, я просто забыл их упомянуть. — Я шлепнулся в свое кресло и застонал. — Если хочешь заполучить друга, который никогда тебе не изменит, сделай мне омлет. Хотя нет, это займет слишком много времени. Сделай просто яичницу.
— Провел плохую ночь?
— Именно. Убийство со всеми последствиями.
— Ужасно! Значит, имеется клиент?
Я не претендую на то, чтобы понимать отношение Фрица к убийствам. Он сожалеет о них. Для него невыносима сама мысль о том, что один человек может лишить жизни другого; он говорил мне об этом и не кривил душой. Но он никогда не проявляет ни малейшего интереса к деталям, не интересуется даже, кто явился жертвой, а кто убийцей, и, если я пытаюсь рассказать ему о каких–либо подробностях, он скучает. Узнав, что человеческое существо вновь совершило нечто невероятное, он задаст единственный вопрос — заполучили ли мы клиента?
— Клиента нет, — ответил я.
— Но мог быть, раз ты находился там. Ты ничего не ел?
— Три часа назад у окружного прокурора мне предложили сандвич, но мой желудок ответил отрицательно. Он предпочел свидание с тобой. — Фриц протянул мне стакан апельсинового сока. — Спасибо. Сосиски пахнут расчудесно.
Он не любил разговаривать или слушать чьи–либо рассказы, когда занимался стряпней, даже такой простой, как варка сосисок, поэтому
Конечно, убийство не такая уж сенсация, чтобы сообщать о нем на первой полосе, но убийство, совершенное во время широко известного приема матерей–одиночек в особняке миссис Робильотти, занимало половину первой полосы и продолжалось на двадцать третьей. Однако, так как убийство произошло поздно вечером, в газете не было ни единой фотографии, даже фотографии моей персоны.
Я расправлялся с яйцами пашот на гренках, когда зазвонил внутренний телефон. Подняв трубку, я сказал «доброе утро» и в ответ услышал голос Ниро Вулфа:
— Когда ты пожаловал домой?
— Полчаса назад. Сейчас я завтракаю. Было ли сообщение о случившемся во время передачи новостей в семь тридцать?
— Да. Как тебе известно, я не люблю слова «передача». Разве обязательно пользоваться им?
— Поправка. Считайте это трансляцией последних известий по радио. Я не в настроении спорить. К тому же у меня остывают гренки.
— Когда позавтракаешь, поднимись наверх.
Я положил трубку, и Фриц спросил, в каком настроении пребывает шеф. Я ответил, что не знаю, мне на это наплевать.
Я не торопился с завтраком, даже выпил три чашки кофе вместо обычных двух и как раз делал последний глоток, когда вернулся Фриц, который относил Вулфу поднос с завтраком. Я отставил чашку, встал, потянулся, зевнул, затем вышел в прихожую, не спеша поднялся по лестнице, свернул налево, постучал в дверь и услышал приглашение войти.
Открыв дверь, я зажмурился. Лучи утреннего солнца врывались в комнату через окно и отражались от необъятной желтой пижамы Ниро Вулфа. Он восседал за столом возле окна и поглощал миску свежего инжира со сливками. Когда я перечислял затраты по нашему заведению, я мог бы упомянуть о том, что свежий инжир в марте, доставленный по воздуху из Чили, стоит значительно дороже выеденного яйца.
Он взглянул на меня.
— Ты в растрепанных чувствах, — отметил он.
— Да, сэр. А также раздражен. А также посрамлен и разбит. По радио сообщили, что она была убита?
— Нет. Только то, что она умерла от яда и что полиция ведет следствие. Твое имя не упоминалось. Ты впутан в эту историю?
— По самое горло. Одна из подружек погибшей рассказала, что у нее в сумочке пузырек с ядом, и я не спускал с Фэйт глаз. Все мы, двенадцать человек, находились вместе в гостиной, танцевали, двенадцать, не считая дворецкого и музыкантов, когда один молодой человек принес ей бокал шампанского, она сделала глоток и через восемь минут была мертва. От цианида, это установлено. Яд был подмешан в шампанское, но это сделала не она. Я наблюдал за ней и могу утверждать, что она этого не сделала. Большинству, может быть, даже всем, хотелось бы, чтобы это сделала она сама. Миссис Робильотти готова задушить меня, и, возможно, кое–кто охотно согласился бы ей помочь. Самоубийство в ее доме само по себе достаточно плохо, ну а уж убийство — из рук вон. Итак, я впутан в это дело.