Мастера детектива. Выпуск 6
Шрифт:
На журнальном столике лежала «Санди блейз», открытая на спортивной странице. Редакторы или помощники редакторов сами сочинили заголовок, да и Люк-Джон не оплошал. Вверху через всю страницу крупные печатные буквы гласили:
НЕ СТАВЬТЕ НА ТИДДЛИ ПОМА, ЕЩЕ НЕ ВРЕМЯ!
Под этим перлом слово в слово располагался мой текст. Это, впрочем, не означало, что моя работа заслужила столь безоговорочное одобрение со стороны Люка-Джона, просто на этой неделе номер не был так забит рекламой. Подобно большинству газет, «Блейз» существовала за счет рекламы, из-за
Я посмотрел на Гейл. Она внимательно наблюдала за мной.
— Вы всегда читаете последнюю страницу? — спросил я.
Она покачала головой:
— Простое любопытство. Хотелось посмотреть, что вы там написали. Эта статья... может здорово подорвать душевное равновесие.
— Этого я и добивался.
— Я хотела сказать, после ее прочтения создается впечатление, что вы знаете гораздо больше, чем говорите, и что тут пахнет грязным, если не просто преступным делом.
— Ну что ж, — ответил я, — всегда радостно сознавать, что ты достойно исполнил свою миссию.
— А что обычно происходит после публикации подобного материала?
— Вы о реакции? О, она может быть самая разнообразная, начиная с рекомендации властей не совать свой нос в чужие дела и кончая оскорбительными письмами от всяких психов.
— И правда всегда торжествует?
— Очень редко.
— Сэр Галахад! [86] — пошутила она.
86
Один из легендарных рыцарей Круглого стола, воплощение рыцарских добродетелен.
— Нет. Все гораздо проще. Газета начнет лучше распродаваться. И я потребую прибавки.
Она рассмеялась, откинув голову. За вырезом платья скрывалась упругая линия шеи. Протянув руку, я прикоснулся к ее плечу — мне как-то сразу расхотелось разговаривать.
— Не здесь, — сказала она. — Идемте наверх.
Спальня была обставлена мило, но чувствовалось, что это Сариных рук дело. Встроенные шкафы, уютное кресло, книжные полки, огромный бледно-голубой ковер и односпальная кровать. Она разделась и стояла у окна — обнаженное бледно-бронзовое тело в лучах зимнего солнца.
— Задернуть шторы?
— Как хочешь.
Она потянулась, чтобы задернуть их, и я почувствовал, как сердце мое забилось еще сильнее. Потом в сумеречном дневном свете она подошла ко мне.
В три часа она отвезла меня на станцию, но поезд только что отошел. В ожидании следующего мы сидели в машине и болтали.
— Ты каждый вечер возвращаешься домой? — спросил я.
— Часто нет. Две наши преподавательницы снимают квартиру, и несколько раз в неделю, после вечеринок или театра, я ночую у них.
— Но жить все время в Лондоне тебе не хочется?
— Тебя удивляет,
— Конечно, комфорт важнее независимости, — заметил я.
Она покачала головой.
— Пока что удается сохранять и то, и другое. — После долгой паузы она вдруг спросила: — А ты живешь со своей женой? Я хочу сказать, вы не разведены или что-нибудь в этом роде?
— Нет, мы не разведены.
— А каким образом ты оправдал свое сегодняшнее отсутствие?
— Сказал, что еду брать интервью для «Тэлли».
— Ну и дрянь же ты! — Она рассмеялась.
Она была права, разрази меня гром! Вот это называется приложила, и я согласился с ней.
— А она не в курсе твоих... э-э... похождений? Ты что, ни разу не попадался?
Мне захотелось сменить тему разговора. Однако я чувствовал перед Гейл какие-то обязательства, по крайней мере, она заслуживала правды, и ничего, кроме правды. Но не мог же я выложить всю правду до конца!
— Она ничего не знает, — ответил я.
— А если в знала, была бы против?
— Наверное.
— Но если она... не спит с тобой, почему бы вам не расстаться?
Я не ответил.
Она продолжала:
— У вас ведь нет детей?
Я покачал головой.
— Что ж тогда тебя держит? Разве те же причины, что и меня?
— О чем ты?
— Пристроился там, где выгодней. Где есть деньги.
— О-о... — Я едва сдержал улыбку, но она не поняла меня.
— Да и стоит ли упрекать тебя, раз я сама такая же? Значит, твоя жена богата?
Я представил, во что превратилась бы жизнь Элизабет без меня: больничная еда, больничный режим, без возможности уединения, никаких приспособлений, ни телефона, ни света после девяти и подъем в шесть, ни свободы, ни воли. И так навсегда, до конца дней.
— Думаю, — медленно произнес я, — про мою жену действительно можно сказать, что она богата...
Вернувшись домой, я ощутил странную раздвоенность. Столь хорошо знакомый мне уклад вдруг показался нереальным. Словно половина моего существа все еще пребывала в Суррее. Я поцеловал Элизабет, а подумал о Гейл. Депрессия тяжко и неуклонно надвигалась на меня, словно черная туча на бегущий поезд.
— А тебя разыскивает какой-то человек, — сказала Элизабет. — Звонил три раза. И голос у него был ужасно сердитый.
— Кто такой?
— Я не разобрала. Он заикался.
— А как он узнал наш телефон? — Я ощутил раздражение и усталость, мне смертельно не хотелось вступать в телефонные беседы с сердитым человеком. К тому же наш номер не значился в телефонных справочниках, чтобы уберечь Элизабет от лишних звонков.
— Не знаю. Но он оставил свой телефон и просил позвонить. Это единственное, что мне удалось разобрать.