Мастера и шедевры. т. I
Шрифт:
В дополнение ко всем грехам этот «чудак» Рембрандт любил встречаться с простым людом, пренебрегая обществом денежных мешков. Когда один из художников упрекнул его за это, он ответил: «Я ищу не почести, но свободу».
Он тратил огромные деньги на приобретение уникальных творений Рафаэля, Рубенса, он скупал драгоценную утварь, оружие, ткани. Голландские корабли уходили к далеким берегам и привозили из знойных стран сказочные дары. Свои детские мечты Рембрандт превращал в реальность, его дом на Бреестрит был похож на дворец из сказок Шехеразады. При больших заработках он влезал в долги, закладывал картины. Несмотря на головокружительный
Портрет старика.
«Инвентарь картин, мебели и домашней утвари, принадлежащих Рембрандту ван Рейну, проживающему по ул. Бреестрит близ шлюза св. Антония» — так называлась опись имущества Рембрандта, объявленного несостоятельным должником. Вот один из параграфов этого, по-своему замечательного документа:
«§ 11. В передней мастерской. № 346. Шкуры льва и львицы и два пестрых платья. № 347. Большая картина «Даная». № 348. Выпь с натуры. Рембрандта».
«Даная» под номером 347.
Шедевр мировой живописи оценен неумолимым стряпчим вместе с оловянными баками и старыми стульями. «Даная» — песнь песней Рембрандта, жемчужина Эрмитажа!
Художник не польстил натуре. Вы не найдете в фигуре женщины пропорций Джорджоне или изящества Веласкесовой Венеры. Правдиво, без прикрас написана немолодая женщина. Но так велико очарование живописи, так светозарна Даная в мерцании драгоценных тканей и металлов, освещенная трепетным золотистым сиянием, что забываешь обо всем.
Чем больше смотришь на полотно, тем больше ощущаешь власть волшебства Рембрандта.
Эта картина — одна из самых целомудренных картин мировой живописи.
Правда, находились современники Рембрандта, которые упрекали его, говоря, что он, когда писал обнаженную женщину, «брал моделью не греческую Венеру, но прачку или работницу с торфяных болот и назвал свое чудачество подражанием природе. Все иное остальное казалось ему пустыми прикрасами».
Об уровне вкусов этого критика можно судить по той похвале, которую он источает бывшему ученику Рембрандта Миколосу Маесу, который вовремя бросил учителя, ибо понял, «что дамам больше по вкусу светлые краски, чем коричневый тон».
Можно лишь порадоваться, что, к счастью, купчихи не всегда так всемогущи, чтобы диктовать свои вкусы гениальным художникам, как это подчас случалось в истории…
Ни единый шорох не смущал покоя заснувшего канала. Казалось, ночь онемела. Рембрандт бросил весла и прилег на корму лодки. На него опрокинулась черная чаша неба.
Безмолвие длилось мгновение. Где-то на башне пробили куранты. Полночь. Пора домой. А зачем? Кто тебя ждет в доме на канале Роз? Рембрандт снова взял весла; темные дома обступили канал, мостики во мраке казались невесомыми. В бездонном небе влажной
С набережной донесся четкий солдатский шаг, шел ночной дозор. Луна осветила неверным сиянием трепещущие знамена, эмблемы и значки; затем шаги замолкли, и снова тяжелая тишина окутала город.
Навстречу лодке по реке плыл крошечный светлячок. Рембрандт нагнулся и поймал его. Им оказался маленький женский деревянный башмачок. Как оказался он в холодной воде?
Совой прозвал Рембрандта поэт Вондель за нелюдимость и любовь к ночным прогулкам… Судьба жестоко расправилась с художником.
Умерла Саския, он разорился.
Дом, картины, имущество продали с молотка, а сам он с сыном Титусом и доброй Хендрике ютился в «берлоге» на Розенграхт — канале Роз. Этот квартал — царство нищеты.
Рембрандт скупает у старьевщиков бутафорский хлам, узорные тюрбаны, заржавленные мечи, парчу, и наряжает в них близких, а порой самого себя и пишет исторические сюжеты, в которых все с той же невиданной силой мерцают драгоценные сплавы огненных красок и мечта художника о царстве солнца.
Его бросили ученики, променяв суровую судьбу истинного живописца на эфемерную славу модных художников.
Многие живописцы стали отказываться от национальных традиций и подражать иноземному, и притом плохому, а не хорошему. Гладкие, тщательно выписанные портреты, пустые и бездумные, покоряли заказчиков, льстили их тщеславию.
Рембрандт создал в эти годы галерею поразительных портретов. Его мятущаяся душа вызвала из мрака сонм униженных и обездоленных людей и заставила их стать величественными и вечными. На его холстах перед нами встают образы стариков, будто выкованных из бронзы, с лицами пророков, все видевших и принявших полную чашу горя.
Ренуар как-то сказал, что античные скульптуры внешне статичны, но он верит, что каждая из них может двигаться и жить.
Персонажи портретов позднего Рембрандта кажутся неподвижными, немыми. Они застыли в суровом молчании и глубоком раздумье.
Но и античные герои, и обитатели канала Роз рассказывают о себе и о своем времени больше и правдивей, чем многотомные писания иных литераторов.
Творения Рембрандта последних лет жизни как бы служили преградой потоку пустой и пошлой живописи, хлынувшей на его родину. Он был подобен легендарному голландскому юноше, который спас Нидерланды от наводнения, закрыв брешь в плотине собственным телом.
Измученный тяжелым недугом, полуслепой, потеряв близких, друзей, Рембрандт остался один на один со своим роком. Последние годы его жизни — предел человеческих испытаний. И в этом горниле судьбы он выковывает свой последний шедевр.
Камин погас. В мастерской сразу стало холодно. От каменных стен веяло сыростью. За окном гудела непогода, выл шалый зимний ветер, бросая ледяную крупу в стекло. У рамы намело горку снега. Снег не таял. Рембрандт в рабочем халате, в грязном колпаке, с накинутой на плечи старой шалью стоял на помосте у огромного холста. Его скрюченные от подагры пальцы еле держали свечу; сало таяло и капало на руки, на лежащую у ног палитру. Сумерки заливали мастерскую синим мирным светом; медленно, мерно тек песок в часах…