Мастерская пряток
Шрифт:
Мария Петровна подняла повыше голову и усмехнулась. Каждый день был прекрасным, коли заполнен заботами.
И этот день разгуляется. Рано еще осени заливать город дождями да пугать восточными ветрами. С колючим снегом и обжигающим дыханием. Ветер подхватывал с берегов Волги, отлогих и бескрайних, песчаную пыль и забрасывал в лица прохожих. Вот и сегодня у Марии Петровны хрустел песок на зубах, заползал в глаза и уши.
Только ветру с песком недолго гулять по городу. Пройдет непогода. Осени рано вступать в свои права.
Так и в жизни бывает. Не созрели причины, которые должны породить то или иное явление. Нужно ждать…
Ждать
По характеру Мария Петровна была человеком открытых действий. Она с радостью вошла бы в группу боевиков, которые создавались в партии. Училась бы по ночам стрелять на пустырях, охраняла бы партийные собрания, устраивала бы побеги политических и отбивала бы товарищей, приговоренных к смертной казни. И все в открытом бою — стояла бы в тени дома или тюрьмы и прислушивалась к каждому шороху, каждому движению, готовая прикрыть товарищей…
Только жизнь готовила другое. Марию Петровну послала партия в глубокое подполье. Она была тем человеком, который занимался техникой. Вот и сидела, глубоко законспирированная, словно крот. К ней сходились нити подполья, которыми она искусно управляла. И не было всплесков и ярких дней — была тяжелая и кропотливая работа, изнуряющая до отупления, с вечной болью за товарищей и вечным риском, была работа во имя революции.
На вокзале в этот ранний час пассажиров не много. У кассы толпился народ. Касса почему-то была закрыта, и люди волновались, боялись, что не успеют купить билеты. До прихода поезда на Царицын оставалось двадцать минут. Мария Петровна взглянула на часы, висевшие рядом с кассой.
Особенно волновалась молодка в цветастой шали, которая держала ребенка за руку. Ребенок бросал игрушку на пол, и молодка, предварительно шлепнув его, поднимала. Дула на раскрашенного петушка и грозила пальцем. А после расталкивала людей, ожидавших продажи билетов, и продвигалась к кассе. И снова мальчик кидал деревянного петушка, и снова мать шлепала мальчика. Мальчик смеялся и показывал язык. Озорнику нравилась игра с матерью. Да и мать успевала его расцеловать между подзатыльниками.
Носильщик с медной бляхой метлой подметал зал пассажиров с редкими лавками. Спинки и подлокотники лавок казались отполированными от долгого пользования. Метла старая, и мусор не выметала, лишь противно взвизгивала да поднимала пыль столбом.
И долго в зале висели столбы, сотканные из пыли.
Сквозь пропыленные окна солнце пробивалось в вокзальное помещение, высвечивая и заплеванный пол, и убожество, и нищету.
В деревянных ящиках торчали тощие пальмы. Листья, сухие и жесткие, сохранились лишь на верхушке, покрытые густым слоем пыли. И пальма казалась серой. Земля
Около пальмы и стоял незнакомец, который так неожиданно вошел в жизнь Марии Петровны. Борис Павлович на этот раз был одет в плохонький пиджак, на голове картуз с козырьком. Рубаху в горошек, приобретенную по совету Марии Петровны, подхватывал скрученный поясок. Стоптанные сапоги с начищенными голенищами. Ни одеждой, ни внешним видом Зотов не выделялся среди толпы, и Мария Петровна осталась довольной. «Вот и славно, — подумала она, — да и чувствует себя в привычной одежде спокойнее».
Борис Павлович курил около пальмы. Кстати, у пальмы почему-то все мужчины курили, что удивляло Марию Петровну. Зотов пускал дым колечками и поглядывал по сторонам. Взгляд его остановился на Марии Петровне, и глаза потеплели.
Щелкнуло окошко кассы, и толпа пришла в движение. Закричала, зашумела, словно куча мала. Вынырнул дежурный по станции и начал размахивать жезлом, которым отправлял поезда. За ним жандарм с огромными усищами. Жандарм начал хватать мужиков за шиворот и отбрасывать от кассы. Лицо побагровело от напряжения.
К удивлению Марии Петровны, первой отскочила от кассы молодка с ребенком на руках. Шубейка ее расстегнулась, шаль сбилась на ухо. У мальчонки шапка наползла на глаза. И лишь у деревянного петушка гордо горел гребень.
— Ну и люди! Ну и люди!.. — причитала молодка, зажав в руке билет. Лицо счастливое. Она улыбалась и пыталась застегнуть пуговицы на шубейке.
Молодка поправила шапку на голове сына. И тот заулыбался, стараясь убрать волосы, налезавшие на глаза. Улыбка такая щедрая, что Мария Петровна тоже улыбнулась. Мальчонка отдышался и первым делом бросил петушка на пол. Мать точным движением отвесила подзатыльник. Потом опустилась, чтобы поднять петушка. Мальчонка обхватил ее шею, боясь упасть.
Мария Петровна стояла у входа, стараясь не выпустить из виду Бориса Павловича, который исчез в очереди. Нырнул, словно рыба в омут. Но вот и он показался, растерзанный, со сбитым картузом. Он блаженно улыбался, зажав в большой ладони билет.
Наконец билеты в вагоны третьего класса оказались распроданными, и очередь распалась. Появилась чистая публика. Господа стояли в сторонке, ближе к буфетной, а горничные брали билеты.
Теперь гул, подобный пчелиному рою, выкатился из зала на перрон. До Марии Петровны долетал визгливый голос молодки. Рядом торчал кондуктор, держал в руках деревянный сундучок. Кондуктор билет не брал, у него был бесплатный проезд, просто о чем-то оповещал очередь. Словоохотлив русский человек!
Пробралась к кассе и Мария Петровна и купила билет во второй класс. В пальто, отделанном тесьмой, и шляпке пирожком она напоминала земскую учительницу. Скромной учительнице надлежало ездить в вагонах второго класса, коли не сумела купить билет в третий. Неподалеку стояла дама с моськой на руках. У моськи глаза, как сливы, навыкате да морда без носа. Моська грозно смотрела по сторонам. Висел истеричный лай, моська дрожала и всех презирала. Дама уговаривала моську не волноваться и обещала ей райскую жизнь в поезде. Моська не верила и лаяла до хрипоты.