Мастерство режиссера
Шрифт:
Синтез условного пространства с безусловным временем (в каждом случае по-своему, но всюду одинаково определенно) дал возможность театрам вполне проявить свои художественные преимущества, найти пространственно-временной эквивалент повествованию. Очень часто не буквальное совпадение, а попытка перевода языка повести на язык драматического, театрального действия приводит к счастливому совпадению, к идеальному пересказу с помощью новых и неожиданных выразительных средств. Театр подсказывает, дорисовывает то, что не поддается
Повесть «А зори здесь тихие» начинается с того, что бывший старшина Басков приезжает в ту самую деревню, где проходила его военная служба. Так начинается и фильм, и одна из театральных инсценировок. Весьма грамотное и вполне возможное драматургическое решение. Однако, может быть, существует иное, еще более сильное? И не следует ли (в этом решающем звене) призвать на помощь не только драматургию, но и режиссуру, не только литературные, но и постановочные средства, взамен пространственно-временных повествовательных средств предложить пространственно-временные выразительные возможности театра?
Пять горящих факелов, по одному на каждом марше театральной лестницы, провожают зрителей спектакля Театра на Таганке. Пять зажженных огней в память пяти погибших девушек - Жени Ко-мельковой, Лизы Бричкиной, Гали Четвертак, Сони Гурвич, Риты Ося-ниной. Казалось бы, какое имеют эти факелы отношение к запеву, зачину и финалу повести Бориса Васильева? Содержание инсценировки не выходит за границы военного времени - только то, что случилось с девушками и старшиной Васковым в трагические и славные дни фронтовой жизни. Но именно безмолвный эпилог на лестнице, вынесенный как бы за скобки сценического действия, самый лучший театральный эквивалент современных эпизодов повести. Мысль писателя (о перекличке времен) изложена на языке театра.
Поистине различны выразительные средства, которыми можно (и нужно) достичь одного и того же результата, одинакового (а то и большего) эмоционального воздействия.
II
Итак, целостное литературное произведение, которое ставит (если он будущий режиссер) или в котором играет (если актер) студент II курса режиссерского факультета, - не пьеса, а рассказ.
Должно быть, не всякий рассказ для этой цели пригоден. Какому же следует отдать предпочтение?
«Драма есть изображение конфликта в виде диалога действующих лиц и ремарок автора», - читаем мы в старой книге В. Воль- кенштейна «Драматургия».
Значит, следует выбрать такой рассказ, где есть спор, борьба, столкновение, - предпосылка драматического конфликта? Все, что можно из косвенной речи переделать в прямую, что не переделывается, - превратить в ремарки, лишнее отбросить. Словом, «инсценировать».
Самым подходящим для этой цели окажется рассказ,
«Как правило, повествовательная авторская речь в этих рассказах сведена до минимума или вовсе отсутствует. Читатель сразу погружается в действие. Чаще всего он оказывается свидетелем какого-нибудь. события, живо взволновавшего каких-то людей». Так характеризуются в предисловии к сборнику произведения известного русского рассказчика Ивана Федоровича Горбунова.
Кажется, то, что нужно. Примемся за рассказ Горбунова. Вот едва ли не лучший из них - «На почтовой станции». После авторского указания: «ночью» - сразу же начинается диалог:
– Ямщики! Эй, ямщики! Тарантас подъехал… чаж.
– Вставай… Чья череда-то? й)Ъ;
– Микиткина… ^ш.н
– Микитка!… Слышь!… Микитка, гладкий черт! Тарантас лщрг
– Сичас!…
Начинаем репетировать! Ночь… Спящие ямщики, свечи. Зажигающиеся и тут же гаснущие (в этюде!) спички. Невнятный, спросонья, диалог. Потом - ночная дорога. Верстовые столбы… Подпрыгивающий на ухабах тарантас… Очень хорошо… Однако с каждой репетицией становится все яснее: трудно, а может быть, и невозможно обнаружить действенный механизм рассказа.
Что такое? В рассказе сплошное движение: просыпаются, едут, падают, но в сцене именно движения-то и не получается! То есть оно есть (еще какое - тарантас движется!), а действие не развивается. Рассказ буксует, и словно бы не вперед, а по кругу движутся Ми-китка с барином. Страшно! Все признаки драмы налицо, а самой драмы нет!
Как не вспомнить тут В. Белинского, утверждавшего, что «драматизм состоит не в одном разговоре» и что если даже «двое спорят о каком-нибудь предмете, тут нет не только драмы, но и драматического элемента»!
Возьмем другой рассказ, по внешним приметам, структуре, казалось бы, весьма напоминающий приведенный выше. «Космос, нервная система и шмат сала» Василия Шукшина.
«Старик Наум Евстигнеич хворал с похмелья. Лежал на печке, стонал.
Раз в месяц - с пенсии - Евстигнеич аккуратно напивался и после этого три дня лежал в лежку».
И в этом рассказе преобладает диалог. Его ведет с несознательным Евстигнеичем его квартирант-восьмиклассник Юрка. „1 «- Не надо было напиваться.,.*ж - Молодой ишо рассуждать про это».
•• «Яростно спорит Юрка с Евстигнеичем. Никак не принимает восьмиклассник «морали» старика. Не верит Евстигнеич в прогресс. Ни в радио, ни в книжки, ни в космос, ни в медицинскую науку. Так вот и полеживает Евстигнеич на печке, забытый детьми, презираемый Юркой, выпивоха - старик «себе на уме». Никак не возьмет в толк, зачем это замыслил Юрка еще восемь лет учиться - «на хирурга».
«- Иде они были, доктора-то, раньше? Не было… А вот змея укусит - бабка, бывало, пошепчет - и как рукой сымет. А вить она институтов никаких не кончала.