Мастодония
Шрифт:
Хайрам и Боусер ждали нас, сидя на ступеньках. Хайрам лопался от желания поговорить. Он нашел Неуклюжика и хорошо с ним побеседовал. Разыскал Кошарика и поговорил также с ним. Оба они были ему рады, и он рассказал им о своем пребывании в госпитале. Боусер нашел сурка, полез за ним в нору и попытался вырыть его оттуда. Хайрам вытащил его оттуда и сделал ему выговор. Боусеру, сказал он, и самому было стыдно. Хайрам зажарил на ленч несколько яиц, но Боусера, как он уже нам говорил, яйца не интересуют. Для Боусера мы должны всегда оставлять мясо.
После обеда мы с Райлой сидели в патио. Боусер и Хайрам,
– Я обеспокоена, Эйса, – говорила Райла. – Если Сафари заплатит нам только половину договоренной суммы, мы останемся без денег. Мы выплатили Бену его комиссионные за сафари, хотя он там ничего не делал.
– Он их заслужил, – ответил я. – Может быть, он ничего не делал по контракту с Сафари, но он работает на нас до изнеможения.
– Я не жалуюсь, – сказала Райла, – и не завидую ему. Но все одно к одному. Забор стоил нам недешево, и административное здание обошлось недешево. Жалование охранникам составляет несколько сот долларов в день. Деньги у нас еще есть, но они идут к концу. Если Сафари от нас откажется и кинокомпания решит подождать, мы окажемся в затруднении.
– Сафари не откажется, – сказал я, – они могут выждать время, пока не сгладится острота удара. Бен прав. Чем опаснее ситуация, тем острее желание охотников отправиться туда. О кинокомпании я ничего не знаю, но у них в глазах знак доллара. Своего они не упустят.
– И еще одно, – продолжала она. – Куртни не работает задешево. Бог знает, какую сумму он может с нас запросить.
– Давай пока не будем расстраиваться. Все устроится.
– Ты думаешь, что я жадная, Эйса?
– Жадная? Не знаю. Ты – деловая женщина и много лет провела в бизнесе.
– Это не бизнес, – произнесла она, – это не жадность. Это уверенность. Женщина даже больше мужчины нуждается в чувстве уверенности. Большинство женщин чувствует безопасность в семье, но у меня нет семьи. Я была должна найти другую почву для самостоятельности, и я стала делать деньги. Деньги кажутся ответом. Если я смогу сколотить достаточное состояние, то смогу быть независимой. Вот почему я такая хваткая. Вот почему я восприняла эту идею путешествий во времени так быстро. Я в ней увидела большие возможности.
– В ней по-прежнему все еще большие возможности.
– А также заботы. И наше основание так шатко! Кошарик и Хайрам. Если кто-нибудь из них оставит нас…
– Без Хайрама мы обойдемся.
– Да, я знаю. Но это ужасно неудобно.
– Нет, теперь уже нет, – сказал я. – Вот уже пару дней я пытаюсь тебе рассказать, но было не до этого. Сначала был дом, потом вернулся Хайрам, а потом заварилась эта история с группой сафари. А я хотел тебе рассказать, что теперь уже умею разговаривать с Кошариком.
Она в удивлении посмотрела на меня:
– В самом деле? Как Хайрам?
– Лучше Хайрама, – и я начал и рассказал ей все, тогда как она пристально меня разглядывала со слабым оттенком недоверия.
– Эти видения меня бы испугали, – сказала она.
– Я не был напуган, я просто оцепенел.
– Как ты думаешь, почему он так упорно пытался сделать так, чтобы разговаривать с тобой?
– Он страстно желал говорить хоть с кем-нибудь.
– Он же мог разговаривать с Хайрамом.
– Хайрама здесь не было, вспомни. Не было несколько дней.
– Человеческое?
– Да, именно так. Конечно, он чужак, но с определенными человеческими качествами, которых мы у него не ожидали. Пожалуй, он отстранил, укрыл от меня свои чуждые особенности, сосредоточившись на том, что мы могли бы называть его человеческими чертами.
– В таком случае, он – очень умное создание. И противоречивое. Помнишь, однажды он сказал нам, что бессмертен.
– Об этом мы с ним не говорили. В самом деле, ни о чем серьезном, только о нем.
– Ты им очарован.
– Да, кажется, так и есть. Самое забавное в этом – что я говорил с чуждым разумом. Вот об этом газеты стали бы трезвонить под аршинными заголовками. Сенсация. Я и сам так считал – сенсация, об этом писали и мечтали годы и годы. Есть ли другой разум во Вселенной? Что случится, если человек встретит чужака? Все интересуются первым контактом. Что до меня, то мне это не кажется сенсационным. Выглядит это дружески и совершенно обыкновенно.
– Ты странный человек, Эйса. Ты всегда был странным. Наверное как раз поэтому я и люблю тебя. Для тебя неважно, что думают другие. У тебя обо всем свое собственное мнение.
– Спасибо, моя дорогая.
Я сидел, размышляя о Кошарике, заинтересованный его личностью. Он был теперь где-то не здесь, в сгущающихся сумерках, а в роще диких яблонь или в старом домашнем саду. И я обнаружил, что знаю о нем гораздо больше того, что он мне рассказывал. Например, откуда это знание, что он был не биологическим, а странным сочетанием молекулярной и электронной жизни, которое я все равно не мог себе представить? Пожалуй, думал я, инженер-электронщик мог бы понять, хотя и не во всей полноте. Знал я также и то, что он думает о времени не как о части пространственно-временного континуума, но как о клее, который скрепляет мироздание, как о независимом факторе, который может быть объяснен определенными уравнениями, которые я не мог их ни узнать, ни придать им какой-нибудь смысл (так как никакие уравнения не имеют для меня никакого смысла), и что он может регулироваться и управляться тем, кто понимает эти уравнения. И было знание, что хоть он и говорил о своем бессмертии, в нем все еще держалась вера и надежда на послежизнь, которая казалась мне чрезвычайно странной идеей, так как у бессмертного не должно быть нужды в такой вере и надежде.
Как могло случиться, спрашивал я себя, что я знаю о нем такие вещи? Он не говорил мне этого, я был уверен, но, может быть, все же говорил? На протяжении большей части нашего разговора я был в смятении и, возможно, не был так внимателен, как надо бы.
Вошла Райла.
– Пошли спать, – сказала она. – Может быть, завтра день будет лучше.
Утром мы с Райлой поехали в Уиллоу-Бенд. Хайрам с Боусером куда-то исчезли вскоре после завтрака. Мы и не пытались их разыскивать и тащить домой. Не могли же мы все свободное время нянчиться с Хайрамом! В госпитале с ним легко было говорить, но единственным способом заставить его подчиниться было бы спутать ему ноги, как овце.