Мать Сумерек
Шрифт:
Лиственные леса постепенно сменялись смешанными и хвойными чащами, и совсем скоро Бансабира почуяла освежающий, ни с чем не сравнимый запах пихт. На следующем биваке длинноногий Атам, выросший где-то недалеко отсюда, раздобыл немного сосновых семян. Был не сезон, но что-то удалось наскрести. Их часто употребляли в пищу, зная примечательные полезные свойства. Зачастую, конечно, ждали осени, чтобы насытиться благотворным лакомством.
В этом лесу немного задержались. Нехорошо ехать в гости с пустыми руками, улыбнулась Бану остальным, даже если едешь в гости к самой себе. Решено было немного поохотиться.
В один из последних дней в лесу Иввани, пискнув, бросилась к Бану, схватив сестру за руку, и молча указала пальцем куда-то в чащу. Там горели желтые глаза — не два или четыре, а десятки. Вопреки собственному ужасу, Иввани увидела, как сестра улыбнулась и, приобняв сестру, чмокнула в волосы.
— Ребят, — спокойно позвала танша.
Пара десятков бравых бойцов поднялись с мест и, выстроившись в ряд, посмотрели вглубь леса. Волки немного приблизились, стали видны: рычащие в предостережении, оголяющие клыки.
— Иввани, — шепнула Бану, — вспомни наши сказания. Волки не обладают нюхом собак или зрением орлов. Их ведет интуиция и чужой страх. Не трясись, их это злит и заводит.
На Иввани нравоучение нимало не подействовало. Она шумно сглотнула, прячась за сестру. Бансабира уверено положила ладонь на меч, но больше не предпринимала мер. Иввани оглянулась: все танские бойцы замерли в схожей позе.
— Волк — умный зверь. Их стая и нас — стая. Они не кинутся. Они просто хотят, чтобы мы убрались, — прокомментировал Шухран.
Иввани не слышала. Ей вообще казалось диким, что в подобной ситуации кто-то может так спокойно о чем-то болтать. Северяне, меж тем, встали кругом, так что Иввани оказалась спрятанной от волков. Тогда из леса, мягко ступая, вышел вперед вожак. Сделал всего несколько шагов, скалясь. Северяне держались собрано, готовые к атаке в любой момент, но невозмутимо. Кто-то, у кого был под рукой арбалет, наскоро заложил болт, но не стрелял. Тогда вожак еще раз надсадно рыкнул и попятился.
Стая растворилась в чаще также незаметно, как возникла. Иввани непроизвольно затряслась.
К ужину следующего дня Раду играючи завалил лань и теперь тащил её, закинув через плечо.
Иввани смотрела на весь этот мир в необъятном ужасе немого восторга. Ореховые глазенки блестели огнем, щечки алели от ежечасных открытий в, казалось бы, унылом, однообразном времяпрепровождении в лесу.
На Раду Иввани теперь смотрела вовсе с какой-то долей богобоязненности. И когда громадина с легкостью бросил молодую олениху на землю, непроизвольно вздрогнула.
— Сегодня на ужин будет великолепное жаркое, — предвкушая, посмаковал мужчина. Иввани перевела тревожный взгляд с Раду на убитую лань у сапог телохранителя, залитых её же кровью.
Бансабира временами поглядывала на сестру. Иввани всерьез старалась все схватывать, учиться, казаться взрослой. Но, как ни посмотри, она была просто девочкой, чуть более повзрослевшей, но такой же чистой и невинной, как все предыдущие
В груди Бансабиры вдруг немыслимо сжалось от осознания, что её придется отдать Дайхатту. Аймар — горячий мужчина, напористый и решительный. Он хорошо знает, что делать с женщинами и не станет слушать никакие мольбы и протесты. Дай Шиада, Иввани сможет разделить с ним удовольствие близости.
Бансабира поднялась с бревна, на котором сидела:
— Займись мясом, я помогу, — обратилась к Раду.
Тот принялся свежевать тушу, пока Бансабира чиркала кресалом, высекая искру на месте для костровища. Она сложила в кучку трут и, когда он схватился, набросала поверх хвороста. Кто-то из «меднотелых» еще днем добыл приличных поленьев, и теперь Бану побросала их поверх занявшегося пламени. Дрова были сырыми, так что едкий серый дым вскоре клубами разошёлся во все стороны.
— Я бы еще, конечно, отведал медвежатины, — обмолвился перед ужином Раду, делая продольный надрез по шкуре животного. — Или хотя бы росомахи.
— Или обоих, — поддержал Маджрух.
— А, по-моему, лучше есть поменьше, — не удержался Атам, косясь на Маджруха, и все посмеялись. О смерти закадычного друга Ри Маджрух, набравший в весе за последний год еще немного, пока не знал.
— Благородный олень самый вкусный, — заметил Шухран, подсаживаясь рядом с Иввани. — Впрочем, если будем у Бугута долго, можем действительно там поохотиться на северных оленей и моржей, если вы не против, тану.
Бансабира пожала плечами: отчего нет. Иввани загорелась пуще прежнего: и почему она только столько времени просидела взаперти! Сколько же всего интересного, оказывается, есть в землях, где она родилась. Сколько всего можно попробовать, увидеть, узнать!
Правда, когда Раду опытной рукой залез убитой лани в брюхо по локоть, вынимая требуху, знать о мире Иввани всерьез захотелось поменьше. Она зажала рот рукой, чтобы ненароком не опорожнить пустой к вечеру желудок, и спряталась в шатре.
Тушу натерли запасенной солью и найденными в лесу пряными травами. Шухран смастерил вертел, и вскоре, плавясь в огне, затрещал подкожный жир оленихи, а следом по лесу разнесся удивительный аромат жареного мяса. Атам принес брусничных ягод и листьев, и, закончив с блюдом, к мясу накипятили вкусный горячий отвар, от которого к ночи все немного пошатывались. Состояние от напитка было расслабленным, и, поскольку никто не желал сидеть до рассвета в дозоре, хотя сторожевое охранение было жизненно необходимо, Шухран предложил тянуть жребий.
«Меднотелых» Атама, Гиата и Ланса Раду, смеясь, обозвал неудачниками.
На другой день лес был покинут почти с тоской, и настало время подниматься в горы, неминуемо приближаясь к бесконечным, насколько хватает глаз, ледяным шапкам.
Исполненные смоляными ароматами леса и холмы оставались позади. Стихали зовы глухарей и сов, соколов и дятлов, и на смену им в небо взвивался клекот гигантских северных буревестников. С характерным шлепком падали они в воду кристально-чистых, до самого дна прозрачных озер и рек, вспугивая редких гольцов и морских волков, лососей и горбуш, зашедших поздним летом в пресные воды, чтобы размножиться.