Математик
Шрифт:
А пока он искал только точку покоя. Он чуял, что в этом городе способен обрести успокоение. У него уже имелись успехи: он не пил, и ему все легче и легче становилось удержаться. Уже два раза было так: покупал бутылку Guiness, приезжал домой, выходил в садик, открывал и вдыхал аромат из горлышка. А потом нагибался и опрокидывал ее под куст, прислушиваясь, как пенится и мягко булькает вкусное пойло…
Ледяное океанское течение, соседствуя с мелким, прогретым у Беркли заливом, рождало точку росы над городскими холмами. Вот почему с окраин город выглядел котлом, полным кипящих облаков,
Океанский простор питал взгляд. Сонмы волн шли свинцом в горло пролива. Немые пепельные кручи разворачивались над севером и обкладывали небесный фарватер над пролетом в залив. Холмы – Телеграфный, Русский, Дворянский – тянулись к облакам.
Береговая линия в нескольких местах прерывалась военными укреплениями. Орудия были сняты, на бетонных площадках установлены скамейки. С них открывалась крутизна обрыва, покоренная соснами, чьи кроны были зачесаны бризом – к суше.
Во время наступления тумана окоем затягивался. Над мостом рассыпался жемчуг фонарей. Туман вливался в ложбины ландшафта. Пожирая пространство, мгла обкладывала город. Туман проникал во дворы, вдавливался в окна, просачивался в сны и делал прозрачными вещи.
Лицо становилось влажным, как от слез. Постель сырела. У входа в залив, в самом сердце туманной прорвы, мучился тяжко ревун. Иногда туман, разряжаясь, приподымался и зависал. Грузное облако отчаливало. Холмистый город выглядел, как молочный залив. Соты огней сочились на рубках семи лайнеров-небоскребов. Тишина. Дорожные пробки ползут сгустками перламутра. Танкер идет на ощупь под мост. Пропадает. Гигантская горлинка ходит в тумане, клювом вздымает на пробу прохожих – ищет святого Франциска, – как семечку в жмыхе. Прохожий со страху становится на четвереньки.
В тумане однажды Макс встретил точно такого же разносчика пиццы. Он шел по улице, застланной матовой толщей, всматривался в адресные таблички и вдруг впереди увидел спину – красная майка, в левой руке несет сумку-термос. Макс хотел окликнуть парня, но замер – и раздумал. Переулок. Фасад. Парадное. Всё отыскивается по отдельности, почти на ощупь. Туман сильно близорук. Решетка ограды; лампа под сводом. Домофон загудел, щелкнула калитка, и дверь впустила его.
Второй месяц он носил сюда, в подполье любви, итальянскую чесночную пиццу. Он привык, что не достучаться – любовь требует черепашьего всплытия к яви.
Здесь жила парочка влюбленных – они вечно ему открывали в полуголом виде, кутаясь в одеяло. Чаевых не жалели. Девушка однажды спросила о его акценте.
«А! У меня бабушка русская. Бабушка!» Смоляные волосы, миндалевидные зеленые глаза.
Но самый странный случай произошел с ним в «Донателло». Дорогой отель, своего рода палаццо, – в холле рояль, в лифте Пёрселл, повсюду драпировка. Везде зеркала, зеркальные двери – все это формировало в узком коридоре головоломку пространства.
Максим постучался, зеркало отъехало, и перед ним открылась комната – темная, с огромным – от пола до потолка, от стены до стены – окном позади, в котором тонул в сумраке и тумане город. У порога закатив бельма стоял слепец в джинсах и белой майке.
Протянутая рука с деньгами наконец наткнулась на ладонь.
Максим отдал слепцу коробку, взял деньги, высыпал сдачу и судорожно зашагал по коридору, тычась от зеркала к зеркалу, пока не отыскал площадку с
Избыток зрения и слепота, вобравшая зеркала, ошеломили его.
Глава 6. Барни
Наконец миновала зима, и Макс сумел раздышаться в городе. Вика присматривала за престарелой бабушкой, которая обожала Макса и считала его «приличным молодым человеком». Вике приглянулся взбаламученный, всегда кипевший идеями Барни, она любила фантазеров и с удовольствием присоединялась к похождениям Барни и Максима в недрах города, вместе с ними посещала учебные показы в киношколе. Ночевать, однако, ей нужно было дома, и Макс вез ее на одну из нижних, близких к океану улиц Сан-Сета, в царство тумана, где никогда не просыхают обои, а в корешках книг заводится плесень, где томится капризная бабушка, посасывающая кусочек рафинада, смоченного сердечными каплями, купленными из-под полы в «русском» магазине…
Очень редко Максим дозволял себе проводить время без Вики – он скучал по ней, горько удивляясь: никогда, никогда он не скучал по жене… Сейчас он тосковал по детям. «А что я – детям? Мне самому еще повзрослеть нужно, чтобы чему-то учить детей. Математике я их все равно не научу».
Вечер, начало апреля, уже неделю весна дышит в лицо. Барни провожает последних посетителей, запирает за ними – и накрывает на стол. Из бочки он цедит три кувшина пива, вытаскивает из печки пиццу, в jukeboxвыбирает Jefferson Airplane– и спешит открыть стеклянную дверь, за которой переминаются и машут руками две ирландки – темненькая голубоглазая и вся рыжая. Они присаживаются за стол, и Макс с удовольствием вслушивается в их шепеляво-картавый говор.
Но вот пиво выпито, кувшины наполнены снова (нет-нет, Макс не станет и на этот раз, Макс в завязке), и Барни мастерит курево из крупного соцветия. Пальцы его дрожат, с соцветия сыплется дымок пыльцы, которую Барни ловко слизывает с запястья.
Макс вдруг вспоминает, что сегодня 12 апреля – светлый День космонавтики. И предлагает выпить за космос, за Гагарина.
Да, черненькая хочет выпить за Гагарина. Макс внимательно всматривается в нее. Jeffersonвещает о Белом Кролике. За стеклянной стеной сквозь сумерки течет улица Van Ness. Соцветие при затяжке оживает рубином и трещит. Черненькая достает из кармана куртки полпинты Johnnie Walkerи отпивает треть из горла.
Барни окутывается клубами дыма и рассказывает о том, какой он фильм снимет на озере Берриесса – по мотивам истории о Грязном Гарри. Макс не раз уже слышал это от Барни и теперь снисходительно улыбается, когда тот рассказывает классическую историю ирландским недотепам. Рыженькая долго щебечет о чем-то, из чего он наконец понимает единственное слово Dublin.
Барни вдруг спрашивает, не угробил ли еще Макс велосипед, который он продал ему две недели назад. «Пока еще катаюсь. Вот только на подъеме вырвал третьей звездочке два зуба». На четвертой затяжке Макс встает и, не прощаясь, отваливает через посудомоечную. Черненькая почему-то идет за ним, но он отталкивает ее, и она наступает ногой в чан с тестом. Белая голова кусает ее за ступню и не отпускает. Макс успевает выбежать.