Матерый мент
Шрифт:
– Последний вопрос на прощание, Полуэкт Полуэктович, – улыбнулся успокоившийся после звонка Станиславу Гуров. – У вас отличное досье на Феоктистова и его окружение. И фантастически богатый опыт. Ваше мнение: если по его приказу убили человека, но без ведома Карамышева, как среагирует Карамышев, узнав об этом?
– Взбесится, это однозначно. Однако, на мой взгляд, Феоктистов перерос Карамышева. И если вы не остановите Феоктистова вовремя, то даже мне страшно подумать, какая зверюга вырастет из этого наглого щенка. Прощайте, Лев Иванович.
– Прощайте,
Всю сорокаминутную дорогу до площади Курского вокзала Гуров промолчал, так и не перемолвившись ни словом с мужчиной из электрички, сидящим на этот раз за рулем «Шевроле». Лев напряженно обдумывал ситуацию, а перед его внутренним взором стоял старый, совсем уже на пороге могилы «мамонт» – Карцев, и крутилась привязавшаяся с трагического позавчерашнего пожара фраза: «Мы все чего-то ждем, а в конце каждого ждет деревянный ящик…»
– Вот что, заложник, – широко улыбаясь и глядя на расплывшегося в ответной улыбке Крячко, заявил сыщик, – не знаю, как у тебя, но у меня маковой росинки с утра во рту не было. Пошли в вокзальный ресторан, пельмешков тутошних отведаем, а я и стопарик выпью, есть за что. Ага? Там и отчитаемся взаимно.
– Ты издеваешься? Я отобедал форелью по-испански в обществе прекрасной дамы, – возмущенно ответил совсем повеселевший Станислав. – «…Пельмешки… стопарик…» сам лопай! Мне наливали Шато д'Икем, ты хоть название такое слышал, деревня? Нет? Я тоже. Правда, хм… официанты специфические были.
– Юные гурии в неглиже? – сохраняя полную серьезность поинтересовался Лев.
– Во-во, гурии. В одном из фильмов про Джеймса Бонда был такой персонаж с железными зубами, который перекусывал цепи и ударом кулака стены пробивал. На него сверху бетонные блоки рушатся, а он встает, и хоть бы хны, идет дальше. Пара таких вот… гуриев. Их не иначе как в твою честь обзывают. Но! Елена Валентиновна – мечта поэта… Она со мной об Ионеско и Дос-Пассосе беседовала. Не знаком с такими? Я тоже.
– А ты бы выдал ей, как в древнем школьном анекдоте про Вовочку, – Гуров с наслаждением выпил рюмку холодной водки и склонился над тарелкой с любимыми пельмешками, – дескать, вы, Елена Валентиновна, Фильку Косого и Саньку Кривого знаете? Так чего ж меня своей кодлой пугаете!
– Ох, боюсь, она кого и пострашнее знает, – кривовато ухмыльнулся Станислав. – Но заложником в таких условиях быть – малина, да и только. Прогадал ты, начальник! Ладушки. Хорошо нам ржать, как двум дуракам на поминках. Ты слегка насытился, расслабился… Рассказывай.
– Пострашнее, точно. А что прогадал… как сказать… Я, друг любезный, с Владиславом Викентьевичем Карцевым общался.
Да, на Крячко стоило в этот момент посмотреть. Глаза его расширились, на лице возникло несвойственное мужикам на шестом десятке выражение почти детского изумления.
– Ну-у ни фигушеньки себе! Петра от зависти кондратий хватит… Легенда.
– Ага. Если за последний час не помер. Теперь слушай внимательно…
Внимательное слушание продолжалось почти час, на исходе которого Крячко мрачно заметил:
– Все равно ни хрена не понимаю. Кто на этого «грифона» сраного работал? Сам Ветлугин, что ли? Ладно, пусть Алаторцев, но как? У них в институтском сортире фонтан млечного сока забил? Кайгулова-то с какого тут бока, не за компанию же ее в райские кущи отправили!
– Не расстраивайся, до меня самого только-только дошло, когда с Карцевым прощался, а ведь ты лекцию кайгуловскую в моем изложении слушал, не впрямую. У меня перед глазами тюбик «Лесной нимфы» возник, кстати, Мария жуть как довольна была. Так вот, коробочка эта, а параллельно слова Кайгуловой: «…зато промышленно производить можно, и цена божеская. Вещества ведь те же». Вещества – те же, ты понял теперь?! Чем мак хуже женьшеня?
– Так ты хочешь сказать, что Алаторцев насобачился вместо женьшеня мак на своих аппаратах растить и гнать прямо на месте наркоту? – Крячко озадаченно почесал в затылке. – А Ветлугин…
– Да. Правда, не совсем еще насобачился, лишь приближается к этому. И ничего сам не гнал.
– Хорошо. С Ветлугиным так-сяк. А Кайгулова? Она же любовница его, Алаторцева, понятно, а не Ветлугина. Тьфу, совсем ты меня заморочил!
– Сам до конца не понял, но тут – дело техники, Станислав. Я ее никак забыть не могу, поверь, я же с ней говорил долго – не было в ней подлости. Узнала, догадалась как-то, и нет бы мне или тебе позвонить… Но такие не звонят, к сожалению. Ничего. У нас в экспертизе тоже не дураки сидят, поднимем все его записи, распатроним его файлы, проведем химанализы чего угодно, вплоть до его поганого дерьма! Вытащим мерзавца на свет божий.
– Дерьма – это да, – меланхолично заметил Станислав. – А вот остальное – хренушки. Сгорело все к… песьей матери, как Петр выражается.
Льва как ушатом холодной воды окатило: ведь совсем он из виду выпустил проклятый пожар! Неужели Алаторцев заранее так четко все спланировал? Свидетеля нет, материальных следов нет, информационные следы тоже наверняка уничтожены. Как, ну как его дожать? Что ж… Поскольку карты перемешали, следует подумать, во что мы играем и какие козыри. Только психологический прессинг остается.
– Спасибо, Станислав. Спустил с небес на грешную землю. Будем пробовать по-другому. Я сейчас в прокуратуру. Узнаю, что они по пожару и смерти Кайгуловой накопали, а вечером к Петру в гости напрошусь, нужно в неофициальной обстановке побеседовать, чтобы начальство было без мундира. За тобой – Переверзев. Нам жизненно необходимо, чтобы хоть один человек подтвердил факт знакомства Алаторцева и Феоктистова. Это тебе на вечер. А часам к десяти завтрашнего утра подъезжай к дому Алаторцева на Кутузовский проспект, адрес возьми в управлении. Я его посещу ранним утречком, он, видишь ли, на больничном со вчерашнего, диагноза пока не знаю.