Матфей
Шрифт:
Наконец Лаборатория была готова. Им выдали скафандры. Появились технари, которые обслуживали систему, был даже центр управления. Шторин и Нежданов были допущены ознакомиться, что называется, со своей грядкой. Они через шлюз вошли внутрь. Нижняя часть огромной металлической бочки была засыпана грунтом Марса, а верхняя полукружием потолка висела над ними. Размеры, 10x40 метров впечатляли.
Горел дежурный свет, что было ярче дневного освещения на Марсе. Костюмы, даже специально произведенные для такой атмосферы, вздулись, и люди походили на рекламу Мишлен.
– Тьма
– Нам не обязательно здесь быть. Есть научные сотрудники, вот они и посадят грядки.
Они разложили пластиковые флажки с номерами и наименованием материала и стали втыкать в грунт. Через полчаса все было готов. Уходя они обернулись полюбоваться на работу.
– Ну вот, дальше по видеокамерам.
Шторин хмыкнул, и они зашагали к шлюзу.
Неделю ничего интересного не происходило. Биом из бактерий не хотел развиваться. На обычных огородных грядках он рос, но только не в «бочке», как прозвали лабораторию под землей. Проверили условия и показатели приборов, оказалось, что человеческий фактор и здесь вмешался. После многократного посещения в лаборатории подскакивала температура и влажность, вода испарялась и ее не хватало для роста. Пришлось переписывать программу газообмена.
– Ну вот, даже с Рапидом ФР73.54.98. рост биомассы до нужных объемов трое суток.
– А давай начнем с пятницы, к понедельнику уже будут результаты – спросил Шторин.
– О-кей.
Утром в воскресенье Сергей проснулся от звонка, звонил Шторин:
– В лаборатории ЧП, нас вызывают.
– Бегу.
Оказалось, что дежурный в центре управления отвлекся и понадеялся на программу. Дозировка Рапида была превышена в десять раз. Продукция метана резко возросла, колонии бактерий просто сварились, люки шлюза отжало и метан смешался с воздухом. Рвануло прилично, в трубе вентиляции с улицы видели огонь. Хорошо, что никто не пострадал. Нашли виновных программистов. Как всегда, влетело всем.
– Проще с лейкой пройти. Она не взорвется – ворчал Шторин.
– Нет худа без добра, посмотрите Вадим Николаевич – Сергей показал на графики пробы воздуха и почвы за субботу и до взрыва.
– Вижу. Биоценоз с дисбалансом и при 20 градусах тепла работать не будет. От слова совсем.
– Начнем сначала, так сказать.
Потребовалось еще 6 месяцев и только к весне получили сносный результат. Можно было рассмотреть колонии архей которые отливали зелено-белыми крошечными метками на грунте. Азотобактерии могли уже прижиться в этой среде.
– Состаримся, пока ёлочку вырастим – ворчал Шторин.
– Да там целый сад посажен. Ни один росток не вырос – Сергей осмотрел очередной росток и сделал разрез, сунул под микроскоп. Причина была одна и та же. Начало роста и потом резкое замедление. Он снял перчатки и потрогал росток, потом определил влажность.
– Кажется нашел. Во время роста требуется много влаги. Вода просто испаряется с почки, и она перестает расти.
– Опять опыты?
– Тащим биотехнологов. Придется скрестить с кактусами или с саксаулом.
Весь НИИ конечно не работал над ёлочкой. Сажали картофель, земляной орех, яблони и какие-то травы. При атмосфере марса ничего не хотело расти и многие требовали сменить условия в лаборатории.
– Знаете Вадим Николаевич, Рапид – это ошибка, причина бед или полпричины.
– Так в чем же дело?
– Его надо включить в геном растения и даже в геном архей! А дальше работа с факторами регуляции. Они должны включать рапид, когда нужно.
– Так это на годы работы! Можно сказать, все накрылось медным тазом.
– Все нормально. Начнем с ели. Встроим РНК для Рапида и программу регуляции митоза РНК.
Даже сдержанный Шторин только кивал с улыбкой, потом махнул рукой – пошли, уже конец рабочего дня.
– Я еще посижу, – ответил Сергей.
Шторина перевели в другую группу, Сергею отвели маленький клочок в подземной лаборатории и дали два месяца на доработку. Выглянуло апрельское солнце, запели птицы, днем подтаивало и ручейки собирались в ручьи и реки. Зеленая трава любопытно выглянула местами, возрождаясь как Феникс. Соки жизни врывались и в кабинеты, и в сердца, сам горизонт казался близким и хотелось новостей и приключений. Появились букетики вербы и подснежников. Нежданов выглядел измученным. С ним здоровались из сострадания, считали, что он тормозит исследования. Левитов все тянул, ожидая какого-то чуда.
Сергей прихватил ящик с образцами и спустился в «бочку». Он не спеша поставил ящик и стал рассаживать штук 20 образцов мелких заростков. Потом достал из кармана мелкие тюбики и выдавил гель в каждую лунку, потер ладони в перчатках и не оборачиваясь пошел в шлюз.
– Вот теперь должно сработать, – он посидел на работе почти ничего не делая, наблюдая за монитором лаборатории как будто эффект ожидается немедленно. В конце дня снял халат и вышел прогуляться. Его нагнал Шторин:
– Сергей, твою программу закрывают. Скоро сменят атмосферу в «бочке».
– Когда?
– Так тебе не сказали? Левитов распорядился! Да не беги, тебя вызовут расписаться в приказе.
– Внушает надежду.
– А может чайку?
– Нет, пройдусь.
Он шел по прямой, миновав асфальт и вышел на лесную тропу. Лес шумел. Гнало облака, все посерело. Далеко яркая вспышка осветила все вокруг и потом грохнуло. Налетел ветер осыпая брызгами. Он поднял ворот и остановился под гигантской сосной. Когда все стихло и появились капли на ветках, выглянуло солнце, он вспомнил, что пора и домой. Завтра на работу. Он просто провалился в сон. Снились ёлки и Новый год, потом лес, темнота и он старался подняться на гору, цепляясь за колючки, за кактусы. Наверху светило яркое солнце, было жарко и хотелось пить. Колючки резали кожу и вдруг он подумал, что не одел скафандра. Проснулся с мыслью, что проспал. На работу пришел раньше всех.
– Так, пока все нормально. Показатели влажности, минералы и органика почвы – все в норме. Хотя бы неделю.
– Нежданов, пройдите к Федор Игоревичу.
Он прошел в секретарскую. Левитова не было.
– Распишитесь – секретарь протянула ему приказ.
Сергей посмотрел. Все было так, как сказал Шторин. Ему дали пять дней. Пять дней!
Он никуда не пошел, взял отгулы и лежал один на диване. Пели птицы, некоторые спускались к окну и долбили клювом по щелям в раме. Он считал про себя: