Матиас Шандор. Пятнадцатилетний капитан

Жюль-Верн Жан

— Тем хуже, Силас, тем хуже для вас!… Сегодня мы должны держать себя в руках, и несколько часов отдыха вам бы не помешали! Взгляните на меня! Спал я немного и всё же чувствую себя достаточно бодро, чтобы сразиться с фортуной. Ведь что там ни говори, а фортуна — женщина и любит людей, способных властвовать над ней!

— Однако она нам изменила!

— Ба!… Простой каприз!… Каприз пройдёт, и фортуна улыбнётся нам!

Силас Торонталь ничего не ответил. Да и слышал ли он то, что говорил Саркани? Во всяком случае, он не отрывал глаз от листка записной книжки, покрытого никому не нужными формулами.

— Что вы тут пишете? — спросил

Саркани. — Что это, выкладки, ставки?… Чёрт возьми!… Вы, право же, больны, дорогой Силас!… Случай не подчиняется расчётам, а ведь только случай решит сегодня нашу судьбу!

— Вы правы! — ответил Силас Торонталь, пряча записную книжку.

— В этом нет никакого сомнения, Силас!… Я знаю способ руководить случаем, — добавил иронически Саркани. — Но для этого требуется специальное образование, а мы с вами хромаем на этот счёт! Итак, давайте вверим свою судьбу случаю!… Вчера повезло банку! Возможно, сегодня счастье отвернётся от него!… А если так, Силас, мы вернём всё, что потеряли!

— Все!…

— Да, все, Силас! Только не надо падать духом. Наоборот. Побольше смелости и хладнокровия!

— А вдруг сегодня вечером мы окончательно разоримся? — спросил Силас, глядя в упор на «Саркани.

— Ну что же, мы уедем из Монако!

— Но куда?… — воскликнул Силас Торонталь. — Да будет проклят тот день, когда я познакомился с вами, Саркани, тот день, когда я воспользовался вашими услугами!… Не будь вас, я никогда не пал бы так низко!

— Ваши упрёки несколько запоздали, милейший! — иронически заметил Саркани. — Право же, некрасиво обвинять человека, услугами которого вы успели воспользоваться.

— Берегитесь! — крикнул банкир.

— Я и так берегусь! — пробормотал Саркани.

Эта угроза Силаса Торонталя ещё больше укрепила Саркани в намерении отделаться от сообщника.

— Ну, не будем ссориться, дорогой Силас, — сказал он громко, — к чему это? Споры возбуждают нервы, а сегодня мы не должны нервничать!… Берите пример с меня: верьте в судьбу и не отчаивайтесь!… Если нас опять постигнет неудача, не забудьте, что миллионы ждут нас в другом месте, ведь вы тоже получите свою долю этих богатств!

— Да!… Да!… Я должен отыграться! — твёрдо сказал Силас Торонталь, в котором вновь пробудился азарт. — Да, банку слишком уж везло вчера, и сегодня вечером…

— Сегодня вечером мы будем богаты, очень богаты! — воскликнул Саркани. — Я вам это обещаю, Силас, но теперь мы уже не потеряем своего выигрыша! Однако что бы там ни было, а завтра мы покинем Монте-Карло! Мы уедем…

— Куда?

— В Тетуан, и сыграем там последнюю партию, на этот раз беспроигрышную! Да, беспроигрышную!

Глава четвертая

ПОСЛЕДНЯЯ СТАВКА

Клуб иностранцев, обычно называемый казино, открывался в одиннадцать часов утра. Игроков было мало, но рулетка уже начала функционировать.

Столы были установлены в строго горизонтальном положении. Малейший наклон их поверхности мог бы повлиять на движение шарика, брошенного на вращающееся колесо рулетки, а игроки воспользовались бы этим в ущерб банку.

На каждом из шести столов, где играли в рулетку, лежало по шестидесяти тысяч франков золотом и ассигнациями, на каждом из двух столов, где велась карточная игра «тридцать и сорок», — по сто пятьдесят тысяч. Это была обычная ставка банка до открытия сезона, и администрации редко приходилось возобновлять

её. Ведь банк всегда остаётся в выигрыше, взять хотя бы выход нуля в рулетке и рефет в игре «тридцать и сорок». Таким образом, азартная игра не только безнравственна сама по себе, но ещё и бессмысленна, так как шансы в ней не равны.

Вокруг столов рулетки уже стояло по восемь крупье с лопаточками в руках. Около них теснились игроки и зрители. По залам расхаживали инспектора, наблюдавшие как за крупье, так и за игроками, а лакеи неслышно прислуживали гостям и служащим, которых насчитывается в казино не менее ста пятидесяти человек.

Около полудня поезд, прибывший из Ниццы, привёз новую партию игроков, среди которых находилось немало завсегдатаев казино. В этот день пассажиров было, пожалуй, больше обычного: серия семнадцати красных произвела сильное впечатление. Это был как бы новый аттракцион, и все те, кто живёт азартной игрой, собрались в казино, чтобы, затаив дыхание, следить за всеми перипетиями битвы за зелёными столами.

Через час все залы уже были полны. Разговаривали вполголоса, главным образом о последнем необычайном выигрыше банка. Трудно представить себе что-нибудь более мрачное, чем эти огромные залы, несмотря на обилие позолоты, на богатые украшения, многочисленные газовые люстры, заливающие все кругом ярким светом, и масляные лампы с зеленоватыми абажурами, свисающие с потолка над игорными столами. Публики собралось очень много, и всё же преобладал не гул голосов, а звон золотых и серебряных монет, бросаемых на столы, шуршание банковых билетов и непрестанно раздававшиеся равнодушные возгласы то одного, то другого шефа партии: «Красный выиграл», «Семнадцать! Чёрный! Нечет! Меньше восемнадцати!»

Однако два иностранца, прославившиеся накануне своим чудовищным проигрышем, пока не появлялись в казино. Некоторые посетители уже пытались поймать счастье, — кто в рулетку, а кто в «тридцать и сорок». Но игра шла с переменным успехом, выигрыши и проигрыши чередовались, и ничто не предвещало, что вчерашнее «чудо» может повториться.

Саркани и Силас Торонталь явились в казино лишь около трёх часов. Но прежде, чем войти в игорный зал, они несколько раз прошлись по обширному холлу, привлекая к себе всеобщее внимание. На них смотрели, их подстерегали, и любопытные спрашивали себя, возобновят ли эти игроки борьбу со случайностью, которая обошлась им так дорого накануне. Некоторые игроки-«профессионалы» охотно продали бы им свои непогрешимые системы, но вид у иностранцев был неприступный. Банкир смотрел по сторонам блуждающим взглядом, вряд ли замечая, что делается вокруг. Саркани был ещё холоднее и сдержаннее, чем обычно. Оба пытались сосредоточиться перед решающей битвой.

Среди лиц, наблюдавших за ними с тем любопытством, с каким обычно глазеют на больных или осуждённых, выделялся иностранец, по-видимому решивший не покидать их ни на минуту.

Это был молодой человек лет двадцати двух — двадцати трёх, с тонким подвижным лицом, с лукавой искоркой в глазах и острым носом, который, казалось, многое мог пронюхать. Его на редкость живые глаза прятались за стёклами очков. Юноша засунул руки в карманы пальто, а пятки сдвинул, словно для того, чтобы умерить порывистость своих движений: видимо, в жилах у него текла не кровь, а ртуть. Одет он был вполне прилично, но не по последней моде и без претензий на дендизм. И всё же казалось, что он чувствует себя не совсем ловко в своём хорошо сшитом платье.