Матрица «Россия»
Шрифт:
Жить в казарме мало радости, это все понимают. Поэтому всегда есть дезертиры. Но про себя даже и дезертиры знали, что без той сталинской казармы мы бы войну не вытянули. Представьте – вместо Сталина у руля стоял бы Горбачев, вместо Молотова Гайдар с Козыревым, а вместо Жукова войсками командовал бы Павел Грачев. Тогда все понимали, зачем нужен сталинизм, потому и собрались люди в тоталитарное общество, как в военный отряд. Потому и возник культ Сталина – как командира. Такого культа сверху не создашь ни кнутом, ни пряником. Хрущев и Брежнев это попытались сделать по причине полного непонимания. Тут спорить не о чем.
Но так же очевидно
Так вот, эту операцию Хрущев и его команда провалили – они перенаправили энергию маховика на разрушение государства. Выход из «мобилизационного социализма» решили провести посредством слома сначала его идеологической базы, а затем и организационной. Перечислим лишь самые очевидные результаты этой акции, центральное место в которой занимает XX съезд.
Были разрушены или испорчены главные символы национального сознания, которые «собрали» народ и страну после катастрофы 1917—1921 гг. Ведь сталинизм был создан совместно народом и властью, он и был кратким историческим мигом их тоталитарного единения. Проклятья Хрущева в адрес сталинизма означали отречение власти от этого совместного дела. Сталин умер, проклявшая его власть выходит чистой, вся вина возлагается на народ. Это – измена власти, страшное дело в истории любого государства. С того момента народ начал потихоньку «рассыпаться» и был добит через 30 лет. Как теперь пишут, перестройка и стала завершающей стадией в демонтаже советского народа.
XX съезд вовсе не соединил общество в покаянии и примирении, а расколол его, причем расколол на непримиримые части. С того момента пути этих частей стали расходиться и довели до пропасти. Дело в том, что XX съезд породил реваншизм всех, кто был обижен или покалечен в «казарме». И этот реваншизм был для народа гораздо опаснее, чем раскол Гражданской войны. Это меня удивляло с детства. Моя мать и шестеро ее братьев и сестер были родом из казачьей станицы. В 1945—1946 гг. они и их земляки и свояки часто собирались вместе у нас дома – большинство были офицерами, шла демобилизация, путь многих шел через Москву. Выпив, они всегда говорили о детстве – станица была расколота на красных и белых, за столом сидели дети и тех, и других. Были враждебные нотки, но они были слабы – ведь их семьи породнились, дети переженились. А главное, все они воевали в одной армии.
Теперь, после XX съезда, произошло совсем другое. Были собраны, идейно вооружены и легитимированы все «дезертиры» и «диссиденты», которые стали внутренними союзниками противника России в столетней «войне цивилизаций» (в это время она имела форму холодной войны). Посмотрите состав «шестидесятников»! Это не дети монархистов и белых казаков, это выходцы из высшей партийной элиты – Якир, Окуджава, Антонов-Овсеенко. Сейчас самые совестливые из них говорят, что «целились в коммунизм, а попали в Россию» – какая нелепая фраза! Целился в шинель, а попал в сердце!
XX съезд глубоко оскорбил большинство людей из уже сознательных поколений (например, меня лично, студента 1-го курса МГУ, хотя мы уже вовсе не были сталинистами). Речь идет о том, как XX съезд обошелся с «культом Сталина». Поскольку речь идет именно о культе, то
Любой культ – сокровенная часть духовного мира. Когда эту часть вырывают грубо, грязными лапами, как это сделал Хрущев, в ответ получают цинизм и глухую, часто даже неосознанную ненависть. Нам говорят: зато Хрущев прекратил репрессии. Чушь! Репрессии прекратило само время, изменение самого общества. Я уж не говорю о том, что сам Хрущев явно не думал о «восстановлении истины». Например, он заявил в докладе: «Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн. человек». В действительности на 1 января 1953 г. в лагерях содержалось 1 727 970 заключенных, о чем Хрущеву было сообщено докладной запиской. Таким образом, в докладе XX съезду Н.С. Хрущев исказил истину сознательно. С того времени тема репрессий стала главной в психологической войне против СССР.
Есть разные версии объяснения причин, по которым верхушка партийного аппарата решила нанести такой удар по основам государственности. Иногда говорят о якобы российской традиции укреплять новую власть, очерняя умерших, но это мелочь. Некоторые историки делают вывод, что речь шла о реванше номенклатуры и мести за репрессии против нее в 1937—1938 гг. Положение самого Хрущева было двусмысленным, т к. в годы репрессий он, как секретарь Московского горкома ВКП(6), был председателем «тройки», выносившей приговоры московским кадрам. Он был также и членом комиссии ЦК ВКП(б), которая рассматривала дело Бухарина и Рыкова. Возможно, поэтому разоблачения сталинизма сопровождались уничтожением многих архивных материалов.
XX съезд сделал СССР страной-изгоем, дал огромные козыри ведущему против нас войну Западу и оттолкнул всех союзников – Китай на Востоке, интеллигенцию на Западе. Левое движение Запада стало антисоветским. Это создало для страны огромные перегрузки.
Всего этого можно было избежать и сделать XX съезд инструментом укрепления и модернизации нашего общества и государства. Почему же этого не произошло? Почему интеллигенция пошла на поводу у Хрущева и не смогла нейтрализовать его тупого импульса? Потому что, как выразился позднее Андропов, «не знала общества, в котором живем». XX съезд поставил нам страшный диагноз, и мы его обязаны осмыслить. Он выявил полную несостоятельность того обществоведения, которое было основано на историческом материализме (марксизме), а теперь основано на его близнеце – либерализме. Начиная свою акцию, команда Хрущева не понимала, что делает. Те, кто чувствовал, что дело неладно, не могли этого связно объяснить и выглядели просто сталинистами, которые хотят уйти от ответственности. А те демократы, которые и сегодня славят XX съезд, и до сих пор не понимают, что он сделал со страной. Они, конечно, закусили удила и на страну им плевать, но для нас важнее непонимание. Оно ведь продолжает работать.
«Старики» из поколения Сталина вульгаризировали марксизм, скрыли его разрушительные для России смыслы, следовали своему опыту и интуиции. Этих инструментов хватало в чрезвычайный период – вследствие очевидности задач и наличии коллективной памяти о социальных бедствиях и войне. Люди понимали, что к чему. Но для перехода к новому, благополучному этапу этого было недостаточно. Требовалась иная рациональность и иной язык. Возник мировоззренческий вакуум, и он был заполнен примитивным троцкизмом и мещанской философией, воплощенными в Хрущеве.