Матросская тишина
Шрифт:
Младший брат Рыжего к шестнадцати годам уже имел несколько приводов в милицию. Его старший брат год назад второй раз осужден за хулиганство. По пьянке учинил драку в фойе кинотеатра, а при задержании оказал дерзкое сопротивление милиционеру.
Рыжий подошел к столику, за которым сидел дворник.
— Салям алейкум труженикам коммунального хозяйства! — Рыжий вскинул над головой руку. — Можно пришвартоваться?
— Что ж, садись, если не шутишь!
Рыжий сел и заказал подошедшей официантке две бутылки пива.
— Старшой-то пишет? — спросил Семен Данилович.
— А как же?
— Это хорошо, что на пользу пошло. А вот ты… Что-то ты, паря, зачастил в наш двор. Что-то не вижу, кто бы тебе мог быть у нас дружком.
— Я шефствую, Семен Данилович, — сказал Рыжий, выливая в бокал пиво. — Есть в твоем доме, в седьмом подъезде, один парень, которому без родительского глазу сейчас приходится трудно. Родители в загранке, а бабка слепая. Вот и ношу им то свежей капустки, то отборных помидорчиков, то апельсинов… Оба неприспособленные: что стар, что мал. А без овощей и фруктов что за жизнь?
— Это что, к Ротановым, что ли, зачастил? — Семен Данилович грузно откинулся на спинку кресла.
— Угадал.
— Ишь ты, куда забрался.
— А что?
— Залез как мышь в крупу.
Рыжий расхохотался.
— У тебя, Данилыч, не язык, а бритва.
— А я уж подумал: чего это ты зачастил в наш двор? Грешным делом, даже испугался: уж не меня ли спихнуть с должности хочешь.
Рыжий вытер с губ пивную пену и закурил.
— Спи спокойно, ветеран труда. С безработицей мы покончили в семнадцатом году.
— Что правда, то правда, — в тон поддакнул Семен Данилович. — Теперь пришла пора приняться за тунеядцев и воров. Да и от хулиганов не мешало бы очистить столицу.
— Ты, как я вижу, Данилыч, начитанный. Видишь все как под рентгеном.
— А что, думаешь — не вижу? Уж тебя-то я, субчик-голубчик, вижу как яйцо на блюдце. И не один Юрий Ротанов тебе нужен в нашем дворе.
— И опять угадал. Это правда, что Валерка из сто двадцатой квартиры — вторая шпага Москвы среди юниоров?
— Правда. А на что это тебе нужно? — Сквозь хитроватый прищур, словно прицеливаясь, Семен Данилович смотрел на Рыжего и пока еще не мог понять: правду тот говорит или просто злит его.
— Братень у меня есть. Тоже, как и Валерке, шестнадцать лет. Неделю назад увидел по телевизору, как подростки на шпагах дерутся, — пристал с ножом к горлу: запиши его в эту секцию, и никаких гвоздей! Даже пообещал ПТУ без троек закончить.
— Без троек — это хорошо. А вот к Валерке я тебя не подпущу.
— Это почему же?
— Ненадежный ты. От тебя за три версты тюрьмой пахнет.
Снова Рыжий рассмеялся. Смачно потягивая пиво, он болезненно поморщился.
— Хотел я сказать ему одну неприятную вещь. Неприятную не столько для него, сколько для его матери. Потому что — надо.
— Ты чего-то все, как заяц, петляешь. Говори толком, что ты хочешь сказать Валерке?
— Об отчиме его. Ненадежный. Как бы он не надул и Валерку, и его матушку.
Семен Данилович крякнул и тронул пальцами усы.
— Я сам этого типа недолюбливаю. Скользкий он, все крутится как уж на вилах. — Подняв на Рыжего строгий
— Гуляет он от Валеркиной матери, и гуляет крепенько. Два раза видел собственными глазами их в шашлычной у Никитских ворот. Оба за будь здоров глушат коньяк, как воду, и по всему видно, что повязаны так, что дальше некуда. Лет двадцати двух, тонкая такая, вся крашеная… Таких в манекенщицы берут. В талии перехватить четырьмя пальцами можно. — Рыжий свел полукружья больших и средних пальцев. — А корма… — Он постучал себя по бедрам и вздохнул. — Полжизни отдал бы, чтоб приласкать такую каравеллу. Столы наши были рядом. Десять слов на русском, а десять на иностранном. Вроде бы на французском, уж больно гнусавят.
— Ну и зачем ты хочешь сказать об этом Валерке? Лишний раз потравить душу парня? У них и так, как я вижу, что-то последний год не ладится в семье. А к Ротановым ты тоже шастаешь зря. Юрка и без тебя от рук отбивается. А ты к нему все поближе подкатываешься. Ведь ты ему в отцы годишься.
От выпитого пива Рыжий слегка зарозовел, оживился, в глазах его появился блеск.
— Ты старомоден, Данилыч. Возраст никогда не был помехой в дружбе. У него — юность, у меня — опыт. А Юрка хоть и молодой, но парень толковый. Правда, последний год с учебой сдал.
И на этот раз Семен Данилович прибег к сравнению, уж такая у него была слабость:
— Что-то я первый раз вижу, чтоб ястреб дружил с цыплятами.
— Ловко ты кроешь, Данилыч! Ястреб не дружит с цыплятами! Афоризм!.. Что же он тогда с ними делает? С цыплятами-то?..
— Он их таскает! — как отрубил, резко ответил Семен Данилович. — И мой тебе совет. Хочешь?
— Умные советы полезнее витаминов, — осклабился Рыжий.
— Предупреждаю!.. — Тяжелый кулак дворника с побелевшими от сильного сжатия костяшками пальцев опустился на стол. — Промышляй где хочешь, а в наш двор опускаться тебе не советую. Чего доброго, заряд соли в задницу получишь.
— От тебя?
— Может быть, и от меня. А еще больнее — от других. От тех, кто власть имеет. — Семен Данилович рассчитался с-официанткой и, застегнув верхнюю пуговицу ворота гимнастерки, встал. — А своего братеня на шпаги устраивай сам. Иди в «Динамо», и там тебе все расскажут, там и запишешь. А матери Валерки я дам знать, что ее примак блудный. Пусть сами разбираются. Валерку в это дело не вмешивай. Грязное это дело, а он как стеклышко чист. Бывай здоров и помни, что мне хоть и восьмой десяток шагает, но в руках еще силенка есть.
Цедя сквозь зубы пиво, Рыжий смотрел вслед удаляющемуся дворнику до тех пор, пока тот не спустился по ступеням и не свернул к Кузнецкому мосту, смешавшись с прохожими.
Глава девятая
Альберт не солгал жене, что он поехал на дачу к своему научному руководителю профессору Верхоянскому. Не сказал он ей только главного, что не к профессору он поехал, который вот уже две недели как отдыхает в Гагре, а поехал к его дочери Оксане, год назад закончившей филологический факультет Московского университета и через отцовские связи избежавшей при распределении направления на работу в школу.