Матросы Наркомпроса

Голованов Кирилл Павлович

Донченко, наоборот, старался на военрука не смотреть. Если бы Радько знал, что газета «Ленинские искры» объявила его победителем морской игры «Загадочный рейс» и назвала «самым догадливым матросом из команды капитана Бакборта»! Но сам Антон хвастаться не стал, а на лбу это не написано. Военрук не задержался и около Донченко.

Из строя был вызван Раймонд Тырва. Военный руководитель спецшколы положительно оценил его угрюмый вид и назначил командиром отделения. И что военный руководитель в нем нашел?

Вновь сформированные подразделения строем направились на занятия. Первый звонок прозвучал

ровно в девять утра в понедельник второго сентября. Собственно, это был не звонок, а гулкий колокол — рында. Пожилой швейцар Сергей Иванович с завидной сноровкой дергал за плетеную косицу бронзового языка, и сдвоенные удары настоящих корабельных склянок разносились по всем этажам.

Только этот сигнал и напоминал о морском профиле школы. Пока все — и ученики и преподаватели — пришли в обычной гражданской одежде.

На уроке геометрии в класс вошел человек со странной головой: как будто две полусферы срослись у его висков, одна полусфера — лоб, другая — затылок. Лека Бархатов скомандовал «смирно!» и, четко печатая шаг, подошел с докладом.

— Попрошу «вольно!», — неловко сказал преподаватель и уже увереннее предложил: — Садитесь!

Ребята снисходительно заулыбались, а Димка Майдан удивился. После построения на школьном дворе он ощутил себя вполне военным моряком и никак не мог предположить, что встретится здесь с хорошо знакомым учителем математики из его прежней школы. Михаил Тихонович Святогоров был назначен командиром их взвода. Правда, в переводе на привычный язык это означало, что он будет классным воспитателем. Но военная должность и вполне гражданский учитель казались понятиями несовместимыми.

— Математика — наука точная, — сказал Михаил Тихонович тихим, вкрадчивым голосом. — Но математика не дидактична. Сомневайтесь! — повысил он голос, и все вздрогнули от неожиданности. — Проверяйте любую формулу, задачу, вывод теоремы. Сомневайтесь, и вы будете знать предмет… Хотя удобнее и спокойнее верить, — добавил учитель снова обычным шелестящим голосом.

Димкин сосед Жорка захихикал в кулак. Димка толкнул его, чтобы он подождал смеяться. Но учитель как раз посмотрел в их сторону, и Димке пришлось съежиться. Его вихрастая голова едва выступала над партой наподобие перископа. Святогоров наверняка был в курсе Димкинон характеристики.

Но все обошлось. Михаил Тихонович не стал намекать на их давнее знакомство. Он улыбнулся и продолжал урок. Для того чтобы услышать учителя с «камчатки», приходилось наводить уши как раструбы военных звукоулавливателей. Бдительность подстегивали разные неожиданности. Вопрос или удивительная задачка преподносились именно тем, кто их меньше всего ожидал.

Бархатов, как полагалось младшим командирам, сидел на первой парте и поэтому не напрягал слух. Сюрпризов Лека не боялся. Какие могут быть сюрпризы, если его всегда вызывали к доске только для решения самых трудных задач. За семь предыдущих лет он привык быть отличником. И учителя его прежней школы тоже привыкли к Лекиному авторитету. Вот только Михаил Тихонович этого еще не знал.

— Тэ-эк-с, товарищ Бархатов, — сказал он через несколько дней, начиная опрос по геометрии. — Пожалуйте к доске!

Лека вскочил и, сотрясая ударами ботинок ветхий паркет, предстал перед учителем. Задание не было трудным —

доказать лемму о подобии треугольников. Но преподаватель прищурился и сказал, что ответ его не удовлетворяет, поскольку рассмотрен частный случай, когда сходственные стороны соизмеримы.

Алексей покраснел. В учебнике Киселева частный случай напечатан впереди и крупным шрифтом, а более строгое доказательство дано как дополнительный материал. Бархатов добрался до этой страницы, когда по радио передавали последние известия, ночной выпуск. Диктор еще читал Указ о порядке обязательного перевода инженерно-технических работников, мастеров, служащих и квалифицированных рабочих с одних предприятий на другие, потом сообщил об очередной бомбардировке Лондона и потерях среди английских истребителей. Из спальни вышла мать и молча показала на будильник.

— Сейчас ложусь, — отмахнулся Лека.

Но лечь он не мог. Предстояло еще выучить, нарисовать в тетради и раскрасить в четыре краски 59 флагов военно-морского свода сигналов. Времени не хватало. Флаги он, конечно, нарисовал, а дополнительный параграф из учебника геометрии просмотрел бегло, по диагонали. И надо же было случиться, что его спросили именно этот материал!

Лека нарисовал на доске чертеж, задумался, потом обернулся к классу. Ребята подумали, что он подает сигнал бедствия. Жора Куржак раскрыл перед собой учебник и стал выводить по воздуху вензеля. Это задело Леку, и он раздраженно отмахнулся. В классе еще не знали, что Бархатов давно решил никогда не пользоваться подсказками. Лека исписал всю доску, но вопросы преподавателя обрушили построение как карточный домик.

— Тэк-с! — сказал Михаил Тихонович. — Выходит, что Бархатов сорокового года все же не заменяет Киселева издания тридцать восьмого… Садитесь!

Лека нахмурился. Командир взвода явно относился к своему ближайшему помощнику как к самому обыкновенному ученику. Пока Бархатов разглядывал в дневнике отметку «плохо» — первую в жизни, Михаил Тихонович спросил, кто может доказать лемму. В классе его как будто не услышали. Никто не поднял руки.

— Тэ-эк-с! — покачал головой преподаватель и уставился в классный журнал. Но журнал еще был чистым, а в перечне фамилий оказалась знакомой только одна.

Майдан догадался, что сейчас произойдет. Он смущенно потупил глаза. Урок Димка, как всегда, выучил, но заявить об этом не решался. Еще посчитают выскочкой. Михаил Тихонович был в курсе Димкиных возможностей. Ему ничего не оставалось, как вызвать Майдана к доске.

Димка доказывал лемму, делая вид, что видит учителя в первый раз. Преподаватель тоже в знакомые к нему, не навязывался. В геометрии Майдан разбирался, и в классном журнале появилась оценка, диаметрально противоположная Лениной.

Бархатов обиделся еще больше. Он как бы окаменел. Димка посматривал на неподвижный затылок помощника командира взвода и чувствовал себя неуютно.

На перемене, едва преподаватель вышел из класса, ребята сразу загалдели, оживленно обсуждая первые отметки. Больше всех зубоскалил один мальчишка, Григорий Мымрин. Зубы у Мымрина были крупными, ровными и блестели, как клавиши рояля. Его прозвали Зубариком.

— Начальство срезалось по геометрии, — смеялся Зубарик. — Ничего, это бывает. Не вешай носа.