Матросы
Шрифт:
Хорьков ехидно ухмылялся, покуривал, а Конограй почти не слушал беседы: был он молод, сыт, удачлив, его недавно выдвинули, и он мудро старался не вылезать из рамок доверенного ему бригадного хозяйства.
— Все проценты, проценты, а к человеку спиной, — продолжал старик. — Мне дали табаку — закурил, пришлют буханку — сыт, а вообче? Кто отвечает, чтобы вообче?
Над полями бесшумно, как тени, летали галки, немного их, одна — две. Стаями начнут собираться чуть попозже,
— Шумливый попался дедуган, — сказал Хорьков, когда поехали дальше. — Даже бороденка трясется. Продумай его претензии, Петя.
— А ты?
— Мое дело сторона. Я на таком же положении, как тот дедок, — рядовой. А ты сейчас в офицерском составе.
Хорьков уткнулся небритым подбородком в воротник и суженными глазами равнодушно смотрел на поля.
— Ты, Конограй, все помалкиваешь?
Конограй метнул плутоватым взглядом:
— Мы прислушиваемся, уму-разуму набираемся.
— Далеко пойдешь с таким характером, — неодобрительно заметил Петр. — Моя хата с краю, ничего не знаю?
— Личную точку зрения не брошу под ноги коллективу. Зачем же массам спотыкаться?
— Верная линия, — сказал Хорьков. — Прежде всего забота о коллективе. Он за тобой, а ты от него, чтобы не вскочило лишней кочки…
— Любишь ты входить в подробности, — незлобиво ответил Конограй. — Придет время — выскажемся, а пока чего зря стучать в пустую коробку! Давайте лучше, хлопцы, заспиваем! — И затянул песню.
Конограй пел голосисто, как поет молодежь на улицах в ночные часы жировки. Эта песня недавно пришла в станицу с Дона.
А казаки коней поседлали, До свиданья Марусе сказали. До свиданья, милая Маруся, А я к тебе больше не вернуся, А вернуся, на другой женюся…— Моя Маруся терпеть не может эту песню, — сказал Петр.
Хорьков оживился:
— Вспоминает твои севастопольские амуры?
— Отстань. Не гони коней. Человек семафорит. Давай подвезем.
Чернявый мужчина, в стеганке и добрых сапогах, на ходу вскочил на линейку, поздоровался со всеми за руку.
— Откуда идешь?
— Хуторской, с Приютного, товарищ Архипенко.
— Знаешь меня?
— А как же, с одной артели.
— Не видал тебя нигде…
— Да разве теперь увидишь? Какое хозяйство разухали! Я объединенный. Наш хутор в стороне.
— А куда идешь?
— В совхоз. Наниматься. Им руки нужны, объявляли.
— Выгода есть против колхоза? — спросил Хорьков.
— Не из-за выгоды иду, — человек поежился. — Вроде
— Ишь ты, не из-за выгоды, — упрекнул его Хорьков. — Все небось на бумажке рассчитал.
— Жалованье платят, квартира…
— Свой дом бросишь?
— Зачем? Найдется кому жить.
— Жену оставишь?
— На кого же ее оставишь? На чужого дядю? Надо по Энгельсу, семьей. Заберу ее с собой. Она тоже будет нужна в совхозе. Пусть не полтысячи, а свои триста всегда возьмет.
— Вот оно как, — Петр внимательней присмотрелся к новому спутнику. — Все просто. Колхоз бросил, узелок на палочку — и пошел в совхоз.
— Да какая разница? Только в первых трех буквах. Я ж не в Парагвай уезжаю. Всего за двадцать километров от дому.
— Сколько ты трудодней выработал? — спросил Петр, недовольный развязным тоном случайного попутчика.
— Триста пятьдесят.
— Ого! — Конограй подтолкнул Хорькова. — Я предполагал — летит по ветру листок с отрывного календаря, а он, гляди, сколько нагатил!
— Сколько получил? — не совсем доверяя, спросил Петр.
— Пожалуйста. Зерна больше тонны, деньгами четыреста, по мелочи — арбузов, помидоров, рису… Сами знаете. Работоспособных у нас трое. А в совхозе обещают пятьсот в месяц. Стало быть, шесть тысяч в год. Над крышей не капает, на небо не глядишь, засуха или суховей — все едино в контору, и по ведомости. Не клят, не мят, получай за восьмичасовой рабочий день.
— Счетовод! — воскликнул Конограй. — Тебе бы да в твою сумку арифмометр положить.
— Мог бы по базарам с ним ходить, как слепец с бандурой, людей совращать, — сказал Петр.
Хуторянин броско повернулся к Петру, и шутоватое выражение сразу сошло с его лица.
— Рыба и та ищет, где глубже… Принимаете за перелетную птицу? А мне, думаете, простое это дело — со своего места тикать? Я виноват? Нет. Не на мне позор, товарищи. Я выложу… Продумал. Когда наши колхозы были мелкими, и хозяйство мелко велось. А теперь наша артель на две тысячи гектаров, больше совхоза тянет. Надо перестраиваться по совхозу.
— Не совсем доходит, — буркнул Петр, хотя и заинтересовался.
— Дойти само не может, надо довести до сознания. Совхоз двадцать пять лет существует. Научился вести хозяйство на крупном массиве. Надо перенять опыт… — После дельных слов хуторянин опять принялся за свое: — В совхозе зарплата, дома для рабочих строят, машины покупают, хозрасчет: государству — зерно, своим рабочим — твердые гроши.
— Насколько я тебя понял, ты предлагаешь и в колхозе такой же порядок завести, как в совхозе? — спросил Петр.