Матросы
Шрифт:
Вмешалась Ирина.
— Я рассказала отцу о невыносимой обстановке, Павел, сложившейся вокруг нас. О моральной пытке. Жить под перекрестным огнем кумушек, под ненавидящими взглядами твоих сослуживцев… Мне думалось, тебе лучше попроситься на другой флот. Но он… отец не советует.
— Почему? — Черкашин опустил глаза.
Григорий Олегович только чуть-чуть пошевелил пальцами, блеснули два перстня: один платиновый, другой с бриллиантом.
— Нездоровое любопытство к вам скоро утихнет. Появятся другие объекты, другие события, — тщательно продумывая и взвешивая слова, отвечал Григорий Олегович. — А на другом флоте ваша история явится свежей новостью, и все начнется сначала.
— Павел, —
— Что такое «пээл»? — спросил Григорий Олегович.
— Подводные лодки, — разъяснила Ирина. — Теперь крутой крен в сторону развития подводного флота…
Черкашин не дал ей закончить, вспылил:
— Перестань! Это отвратительно! Или ты издеваешься над тем, что мне свято, или превращаешься в чеховскую душечку! Выбрось из своего арсенала святые слова! Слышишь? Не твое дело! Я могу многое снести, могу угождать тебе, но олухом не стану…
Он схватил в руки кухлянку и выскочил из комнаты. Подождав, пока хлопнет наружная дверь, Ирина сказала:
— Вот видишь, какое мне попалось сокровище! Неуч, кривляка, ничтожество… Изволь лебезить перед ним, восторгаться… — Ирина широкими шагами прошлась из угла в угол. — Вот так и живем. — Она нервно покусала губы. — А кто-то завидует… сплетничает… А я по-прежнему одинока, одна… одна…
Ирина уткнулась в стенку, плечи ее вздрогнули.
Григорий Олегович оглянулся, приблизился к ней.
— Нельзя падать духом. Нужно временно чем-то поступиться. Многое уляжется. Я приеду к вам…
Она судорожно всхлипнула.
— Вообще жизнь нелегкая штука. — Григорий Олегович прикоснулся к ее волосам. — Не только нам трудно… Успокойся, девочка…
…Ну, как будто ничего особенного не случилось. Свозил офицера в Саки, прикатил обратно в Севастополь без всяких происшествий. Путевка в порядке, бензин в норме, разрешен даже суточный отдых. Можно попариться в бане, настегать тело веником, попросить приятеля потереть спину, чтобы горела, как ошпаренная. Если уж на то пошло, можно отправиться в кино, полюбоваться девицами, щебечущими и на экране, и в погруженном в темноту зале. Но почему, несмотря на полное благополучие, тревожится сердце, ворошатся какие-то глупые мысли? Петр пытался разобраться в своем состоянии, разложить все факты по полочкам, отыскать причины… Ясно одно: не по его характеру работать «легковиком», открывать дверцы, бегать за папиросами, выслушивать упреки и понукания. Хорошо бы от старшего начальника, от офицера — на то и служба, терпи, матрос, адмиралом будешь. А то — от супруги. Стоило ему поколебаться, везти ли обратно в Симферополь этого московского старикана, — и готово. Дамочка взбеленилась, и Черкашин разгневался, накричал. За всю дорогу до Симферополя старик по-прежнему не проронил ни слова, а когда приехали, заставил тащить чемодан к поезду и попытался сунуть Петру в карман шинели четвертной. Пришлось вступить в пререкания, силком вернуть чаевые. До самой столицы Черноморского флота Петр придумывал обидчику самые пакостные казни.
И не только это удивило Петра. Вскоре после возвращения в город, после двух ездок в Балаклаву и Ялту, его вызвал к себе в конторку начальник автобазы, земляк, из Ставрополья, и попросил дать письменное объяснение по поводу рейса в Саки.
— Зачем? — спросил Петр с недоумением.
— Чтобы все было в порядке, — уклончиво ответил начальник автобазы, смотря куда-то вбок и избегая взгляда старшины.
— Путевой лист подписан от и до… — пробовал отговориться Петр, учуя недоброе в таком любопытстве. Прежде всего неприятности касались Черкашина,
Начальник автобазы остановил Петра красноречивейшим взмахом руки и движением своих выразительных бровей.
— Никто ни в чем не сомневается, товарищ старшина. Твоя честь тем более не затрагивается. Только прошу, не задерживай, надо мной тоже есть начальство. Напиши все обстоятельства. Могу дать позывные: какого-то ты человека привозил в Саки.
— Из Москвы приезжал. Старикан с чемоданом… Думаете, чаевые? Я же его так отбрил за невежество в отношении флотских правил…
— Знаем, знаем. Вот напиши про этого пассажира. Подошьют к рейсовому отчету, и лады… Понятно? Давай, давай, ты же писарь неплохой, старшина.
Увез рапорт начальник, и все как в воду кануло. Видимо, и в самом деле какой-то отъявленный бюрократ обожал подкалывать бумажки. Все же после этого случая Петр твердо решил уйти с непривычной работы, ущемлявшей его достоинство.
— Разрешите мне снова перейти на грузовую технику, — попросил Петр начальника автобазы. — Дайте мне что угодно, какой хотите трухлявый автомобиль, хоть бочки от кваса возить из Дома офицеров, хоть строительный мусор…
Не стал допытываться начальник автобазы, деликатно не полез в душу. Может быть, и сам догадался. И вновь крепкие руки Архипенко легли на будто из чугуна литую баранку самосвала. Вздохнул полной грудью старшина, мгновенно вернулось к нему прежнее настроение. А тут еще присватали его к ударной сверхплановой стройке, начатой эскадрой по почину истоминцев.
Теперь самосвал возил не цемент-портланд для новых фортов, не боевые припасы и орудийные стволы, а камень и песок, рамы и двери для будущих жилых домов. Казалось Петру, что, строя дома, он строит свою собственную жизнь, приблизилась она к нему раньше срока, населила его голову реальными мечтами. Скоро, скоро застучат колеса пассажирского поезда, пахнёт в ноздри сухопутным дымком паровоза, покатятся вагоны по Таврии, Украине, Донщине и достигнут Краснодарского края. А там чемодан в руку — и прямым ходом к своим акациям, к выкрашенной суриком крыше; из трубы поднимается дымок, знакомый с детства, и будто пропитан он запахами пышек и куриной лапши. Эх, и превосходные же это штуки, изделия материнских рук!
Короче комариного носа показалась суровая, не по климату, зима. Наступила весна. Сечевая степь давно уже пахала и сеяла, а тут — море и свой извечно устоявшийся быт. Уходили сиреневые корабли в сверкающие ворота бухты, мимо сторожевых утесов, снижались усталые чайки на опустевшие швартовые бочки, доглатывали там рыбешек или куски выловленного хлеба.
Тянуло Петра к Минной стенке, куда приходили барказы с кораблей. На пирсе Минной звонче стучали ладони друзей при встрече, ласковей светились глаза, веселей представлялся мир.
— Ничего, Петр, не волнуйся, — успокаивал Карпухин своего приятеля, — флот не только на воде. Без берега флот — отрезанный ломоть. Попробуй не подвези мазут или пресную воду для моего хозяйства, что окажется на поверку? Водоплавающая бесполезная шкатулка, не боевой корабль…
— Тянет все же, черт забери, туда, к вам, Карпухин. И до чего же страшная отрава в этой соленой воде! Ночами снится сигнальный мостик, флаги и наша функциональная газетка «Зоркий глаз», в которой ты соблаговолил помещать некоторые свои карикатуры. Ведут ли сигнальщики на вашем «Истомине» свою газету? Не замечал? Даже туда не поднимаешься? Эх ты, изменник флагу! Как держит корабль Сагайдачный?