Матвей и люди
Шрифт:
Положил конец деньгам!
Но о слезках мы забудем,
Мы проявим оптимизм:
Ведь, когда деньжат не будет,
Будет полный коммунизм!
И настанет изобилье,
Как нам Ленин обещал,
И в момент во всем-всем мире
Станет интернацьонал!
Вот в Париже есть "Макдоналдс",
И в Москве он тоже есть,
Там и сям в любое время
На халяву будем есть!
Но пока - в мечтах все это,
Слезы капают на грудь.
Эх, уважьте вы поэта:
Дайте денег. Хоть чуть-чуть!
Сия баллада имела некоторый успех. По крайней мере, ежедневные заработки увеличились и стали достигать сотни рублей.
В девятом по счету вагоне особо удачного поезда, где ему сопутствовал шумный успех: из каждого вагона он вынес не меньше десятки, ему не дали и рта открыть. Два милиционера вывели его в тамбур. Попросили предъявить. Предъявил. Вернули. Приказали - лицом к стене. Не понял, отказался. Приказали более убедительно - дубинкой по почкам. Подчинился. Обыскали. Забрали все деньги, даже мелочью не побрезговали. И тут он сорвался. Все дело в том, что с самого того дурацкого дня, в который ничего не произошло и произошло слишком много, во все эти дни сумбурного нищенства, Матвей находился на высшей стадии нервного возбуждения. И поэтому даже самый маленький камешек смог бы вызвать лавину. А удар по почкам и все последовавшее... Да, камешек оказался даже слишком велик! Он не помнил, что кричал в лицо этим самодовольным типам, распираемым полной безнаказанностью. Что-то о кризисе, о деньгах, о жалкой, никчемной жизни, о Совести, о Боге...
Его снова избили, на сей раз довольно профессионально, разбили многострадальную гитару о его не менее многострадальную голову и выкинули на какой-то платформе.
– Матвей? Это... это ты?
– мягкий женский голос. Кажется, когда-то где-то он его слышал. К тому же, она назвала его по имени.
– Да... я.
– Матвей, что с тобой? Ты пьян?
– Нет. Из... избили.
– Бедненький... Кто? Скинхеды?
– Менты.
– А я ездила дачу закрывала. Возвращаюсь, смотрю - ты...
– Я не вижу тебя.
– Немудрено, у тебя все лицо кровью залито. Погоди, сейчас попробую протереть...
– он зашипел от с трудом сдерживаемой боли.
– Теперь видишь?
– Да. С трудом, но вижу.
– Узнаешь?
– Да, Кира.
– пять лет назад она была женой его друга. Друг, впрочем, прельстившись возможностью легко и быстро разбогатеть, совсем испортился, бросил Киру и ушел в криминал. Года два тому он пал от пуль киллеров. А Матвей утешал Киру все это время, помогал ей, чем мог.
– Встать сможешь?
– Не знаю... Надо попробовать. Ох!
– Осторожнее. Попробуй еще раз. Вот, вот так... Ну, вот и славно. Пойдем домой.
Тепло
Stop!
I wanna go home,
Take off this uniform
And leave the show
Roger Waters. The Wall
Темнота. Теплая темнота. Суматошные блики автомобильных фар на потолке - изредка. Бесформенные тени, расползающиеся по углам, как тараканы. Тепло - волнами. Снизу вверх, а затем сверху вниз. Справа налево и слева направо. Полное бездумие, и это хорошо. И губы. Горячие, влажные, распухшие от поцелуев. Любящие.
– Я люблю тебя.
– А я люблю тебя.
Темное, влажное тепло, бесконечное блаженство.
Это было
Что делает человека веселым или грустным? Почему человек чувствует холод безысходного отчаяния или тепло любви? Почему, наконец, человек сходит с ума? Что причиной всему? Погодно-климатические условия? Геомагнитные аномалии? Социально-экономические передряги, акты правительства? Передозировка наркотика? Нет, чушь это все. Все, что с нами происходит результат взаимодействия с другими людьми. Или - отсутствия такого взаимодействия. Потому что один человек всего парой слов или одним действием может создать другому человеку столько проблем, сколько никакой ураган не в состоянии наворотить; и столько счастья, сколько никакой гипотетический коммунизм никогда не принесет. Все дело в нас, людях. И это от нас зависит личное благополучие вон той девчушки в вагоне метро, которой на ногу наступил подвыпивший мужик, причем даже не извинился. И той старушки, которая только что сдала в сбербанк последние гроши - не важно, как жить сейчас, хватило бы на похороны... Получается, что мы везде и во всем зависим от самих себя. А если мы хотим жить хорошо, разве это желание - не повод стать хоть чуть-чуть лучше? Разве нет?
Темные тени влажного тепла. Любовь, словно кокон, бережно хранящий от всего. От дурацкой политики и мертвой экономики. От хамства в автобусе и вони в метро. От любых встрясок и неурядиц. Любовь, вера в хорошее, в то, что в жизни все как в голливудских фильмах, обязательно будет хорошо, и надежда. Надежда на то, что это счастье будет вечным. Вот три кита бытия. Так как мы решим основной вопрос философии?
– Матвей?
– Да, малыш?
– Дай мне твою руку. Расслабь ее, не бойся. Так, а теперь положим ее вот сюда... Намек понял?
– Неужели?..
– Да. Да, да! Ты рад?
– Конечно! Как давно?
– Завтра схожу на ультразвук.
Сбережений, накопленных за зиму и весну, оказалось вполне достаточно, чтобы все лето провести в деревне, затерянной в Тульской области. Состояние безмятежного тепла не отпускало Матвея ни на миг. Однако как-то, прекрасным безоблачным утром в начале сентября, он проснулся. И понял, что проснулся. Что жизнь прекрасна, что у него все просто замечательно, есть дом, есть любимая женщина, будет ребенок. И что пора возвращаться в город. И, оставив Киру на попечение родни, Матвей неспеша отправился в Москву, лелея в сердце золотой запас теплой, нежной любви. Пора браться за дело.
Электричка
"Станция Москва-Казанская, конечная. Просьба освободить вагоны. Выход на правую сторону" - прокаркали динамики, зашипели открывающиеся двери. Пора выходить. Вот и все, поездка закончилась. Единственное, что хреново, так это что книжку дома забыл. И в Коломне забыл купить что-нибудь почитать, так что пришлось развлекать себя думками. Вспоминать, как оно было, придумывать, как оно не было, и мечтать, как оно будет. Черт, а тут холодно, градусов двадцать. Надо же, а утро было такое симпатичное, снежок шел... Пшел прочь, старый засранец, у самого денег - кот наплакал... Я бы, может, и дал, да ведь все равно пропьешь, сволочь. Я бы и сам пропил. Скорее нырнуть в метро, долететь до конторы, расплеваться с делами - и домой. В тепло.