Матвей и люди
Шрифт:
Тем временем, разомлев от моря и солнца, Матвей, сам того не зная, совершил роковую ошибку.
– Я во сне видел сегодня одно потрясающее место. Это явно не здесь, во всех смыслах не здесь. Там огромные пальмы. Водопад ультрамариновый, там постоянно радуга в небе, причем цвета спектра идут в обратной последовательности. И такое ощущение покоя, безмятежности... Жил бы там. И полное впечатление реальности происходящего.
– Да оно и было реальным, это твое место. Ты его видел? Видел. Звуки слышал? Слышал. Запахи тоже наверняка различал. Так в чем проблема?
– Но ведь это же было во сне!
– Какая разница? Если ты видел, значит, оно было. Вот если бы не видел, тогда,
– и, ехидно улыбнувшись, Полина потянулась.
– Та-ак. Дело пахнет солипсизмом.
– Да. А что тут плохого?
– Решая для себя основной вопрос философии в пользу сознания, я все же не разделяю экстремальную точку зрения, свойственную солипсизму.
– Ну и напрасно!
Слово за слово, возник спор. Они загорали, споря, купались, споря. Уйдя с пляжа, заскочили в какое-то кафе, и, споря, пообедали. И, не прекращая спор ни на минуту, пошли гулять по побережью.
Участковый Второпяхов, поболтав с любезнейшей Елизаветой Архиповной из санаторной столовки, преисполнился хорошего настроения и, по обыкновению своему, пошел посидеть на берегу, послушать мерные вздохи прибоя и поразмыслить о чем-нибудь возвышенном и незыблемом. Эти ежевечерние размышления помогали ему скрашивать однотонные будни, наполненные рутинной работой и опостылевшим бытом. Удивлению Второпяхова не было предела, когда на обычном месте своих нелегких раздумий он обнаружил незнакомую парочку, по виду - из Москвы или Питера. Причем, что удивительно, они не целовались, не купались нагишом, не пили и не любились. Они возбужденно спорили. На научные темы. Максим Фадеевич был не прочь послушать что-нибудь новенькое, и, услышав незнакомое слово "солипсизм" заинтересовался еще больше. Он прокрался в ближайшие кусты, и, затаив дыхание, стал вслушиваться в диспут.
– ... эти аргументы стары, как мир!
– Ну и что? Если ты есть сейчас, когда я тебя вижу и слышу, то чем ты можешь доказать свое существование в остальное время?
– А память? Я-то помню свою жизнь целиком!
– Вот-вот! Это ты ее помнишь! А для меня до вчерашнего дня тебя вовсе не существовало. И наоборот.
– А тебе не приходило в голову, что все мы существуем лишь до тех пор, пока на нас смотрит кто-то еще? Можно назвать его Бог, можно любым другим словом. Но вот он отведет от нас свой взгляд, и что тогда? Конец света, что ли?
– Это тоже уже говорили тысячи людей. По-моему, мы толчем воду в ступе.
– Пожалуй. Помнишь, вчера мы говорили о парапсихологии?
– Ну, помню...
– А хочешь эксперимент, относящийся к сверхчувственному восприятию?
– Ну-ну...
– Вот в тех кустах сейчас сидит обычный мент. Сидит и охреневает от нашей зауми, вместо того, чтобы сидеть на этом самом месте, кидать камни в море и думать всякую чушь. Как тебе такая версия?
– Ха-ха-ха... Ну ты, мать, шутница! Ладно, пойдем ужинать. Ночью искупаемся.
Стоило им отойти метров на десять, как из кустов вывалился обалделый участковый Второпяхов. Он стоял столбом, глядя вслед этой странной парочке, которая даже ни разу не обернулась. Потом он набрал полную фуражку гальки, достал полуторалитровую пластиковую бутылку с портвейном и сел размышлять. Но размышления не шли в ошарашенную милицейскую голову. Тогда Второпяхов высыпал из фуражки всю гальку и просто напился.
Можно смело сказать, что ему просто повезло. А вот повезло или нет Альберту - про то судить не нам. Можно только попытаться восстановить происшедшее по свидетельствам соседей, милиции, Матвея и Полины. Молодые люди вернулись не сразу. После того, как Полина безошибочно определила местонахождение и обычное времяпровождение участкового Второпяхова, причем
Полина не слишком умело чистила картошку. Альберт вышел из нужника и, прикурив папиросу, подсел рядом.
– Я могу показаться настырным и прошу простить меня, - издалека начал он, - но я застал лишь конец вашей с Матвеем беседы и, честно говоря, не понял, о чем вы говорили.
– А, фигня. Мы трещали за солипсизм.
– М-м... Не слышал, жаль. А что это? Отрасль науки или высокое искусство?
– Философское течение. Вот прикинь: все вокруг нас существует до тех пор, пока мы его видим. Это так, в примитиве.
– А... а когда не видим?
– А какая разница, на самом-то деле? Ну, будем считать, что когда не осязаем, не видим, не слышим и тэдэ, тогда и нету ничего. Ну вот, например. Днем солнце есть. Ты его видишь, оно есть и для тебя. Ночью ты его не видишь. Значит, его нет.
– Как... нет?!
– Просто. Нету, и все.- произнесла Полина, ставя кастрюлю с кубическими картофелинами на плиту.
– Значит, нет. Ага. Понял! Спасибо, - чуть поклонился Альберт и ушел к себе. А еще через десять минут Матвей принес потрясное вино, которое они с Полиной и выпили под картошку с тушенкой.
К себе ушли они далеко за полночь. Матвей мимоходом заметил, что у Альберта еще горит свет, и отнес ему остатки вина. Застав старого алкоголика за ворохом пожелтевших от времени книг, среди которых выделялись "Краденое Солнце" Чуковского и Большая Советская Энциклопедия, Матвей немало удивился. Альберт на секунду оторвался от чтения, поблагодарил за вино и подарил статуэтку. Матвей с удовольствием принял подарок. Его распирало любопытство, но впереди ожидалась ночь любви, и задерживаться не хотелось. Под утро, перед тем, как погрузиться в самый лучший кинотеатр в мире, к тому же бесплатный - в сны, попросту говоря,- Полина и Матвей, как были, нагишом, выползли во двор покурить. Где, кстати, были замечены Елизаветой Архиповной, которая курила у себя во дворе, раздраженная тем, что ее собственный сонотеатр объявил забастовку. Покурив, все разошлись по спальням. Молодежь уснула сразу, а Елизавета Архиповна так и не сомкнула глаз, и пришлось ей до самого утра довольствоваться литературной версией сериала "Богатые тоже плачут".
Проснулся Матвей от горестных причитаний Альберта где-то наверху. Надев шорты, выскочил во двор, огляделся. Утро выдалось пасмурное, холодные серые тучи застилали небо, вот-вот мог пойти дождь. К бесстыднице была приставлена длинная деревянная лестница, и на верхней ступеньке ее стоял Альберт. Вид его внушал опасение: жиденькие полуседые волосы растрепаны, лицо совершенно красное, безумные глаза навыкате. Левой рукой он нежно обнимал ствол бесстыдницы, правой же раскручивал веревку с кошкой на конце.