Маугли 4
Шрифт:
Стал внимательно рассматривать лицо.
О! А я понял, на кого похоже лицо! На меня! На Маугли. Когда мы с Крапивой в Новосибирске заморочились сменой внешности, я изменил лицо в сторону некого выдуманного образа, а оказалось, что не совсем он и выдуманный. Чёрные волосы, высокий лоб, синие (но не прожекторно яркие) глаза. Прямой нос. Челюсть чётко очерчена. Лицо скорее худое. В целом отражение выглядело увереннее того, кто на него смотрел. И серьёзнее. Трудно представить этого брутального мужчину рисующим голую девушку на площади города, танцующим стриптиз или выцеливающим из рогатки очередной фонарь.
Нет. Этот тип, скорее, привык командовать людьми, отправляя их на смерть или за смертью.
Я смотрел в зеркало, просто стоял и просто смотрел, а в моей голове что-то происходило. Что-то распаковывалось. Непроглядная тьма в разуме развеивалась, оставляя всё ещё туманные, но уже образы. Я чувствовал, что сейчас смогу вспомнить очень многое о своём существовании до попадания на Землю.
С трудом я отвлёкся от рассматривания слишком объёмного привета из прошлого. Это тело, это лицо — это моё прошлое. Это моё тело. Чувство неловкости и плохо сидящей одежды как-то незаметно прошло. Сейчас я чувствовал себя в новом теле очень комфортно. Немного хотелось есть и пить, но в целом всё было отлично.
Ладно, с телом потом разберусь.
Я огляделся.
Интересно, что там за картины?
Первая же, которая почему-то меня привлекла больше других, заставила впасть в ступор. На ней была изображена девушка, одетая в некрасивые футболку и куртку. Откуда-то пришло знание, что эта одежда — форма. И она не просто некрасивая, она ненавистная. Ничего себе… Какие интересные подробности. Но форма, конечно, не главное.
Я смотрел на портрет Крапивы. В другом теле с другим лицом, но Крапивы. И тоже черты девушки с портрета немного повторяли черты Крапивы после смены внешности в Новосибирске. Она, получается, тоже подсознательно откатывала внешность к прежнему образу.
Только у этой девушки на портрете, в отличие от меня в зеркале, не было никакой самоуверенности на лице. Только отчаянная решимость. Словно ей предстояло сделать что-то очень опасное, чего она никогда не делала. Но она была готова и не собиралась отступать. Картина была графическая, черно-белая, но художник отлично передал всё, что стоило передать. И опять я чуть ли не на физическом уровне почувствовал, что память заполняется доступной информацией. Даже не так… Информация всегда там была, сейчас с неё спадают оковы.
Я не знаю, сколько я стоял, рассматривая портрет Крапивы. Не думая, не вспоминая, просто рассматривая.
— Привет! Ты обо мне думаешь? — вышла на связь девушка. — Что-то серьёзное? Я пока занята, но могу всех распустить.
— Нет, не отвлекайся. Ничего срочного. Потом расскажу.
— Хорошо, — Крапива «положила трубку».
Я проморгался и пошёл к следующей картине. Она была побольше размером, так как изображала двух близнецов. Художник не стал уменьшать их изображение, вместо этого просто взял холст побольше. Тоже чёрно-белый рисунок. Очевидно, что это братья, уж слишком похожи черты лица, но немного отличаются. Один помассивнее, другой более стройный. И тоже что-то было не так с этой картиной. Очевидно, это тоже какой-то привет из моего прошлого, но кто эти парни я понятия не имел.
И было в этой картине что-то ещё, что заставляло снова и снова пристально вглядываться в рисунок.
Но узнаю. И опять это странное чувство загрузки информации в памяти.
С трудом оторвав себя от близнецов, я пошёл к следующей картине.
Там был изображён… Я.
Это же тело, в котором я сейчас, но немного моложе. В зеркале я выглядел на тридцатник, картина же показывала юношу лет двадцати. Подходя к картине, я подсознательно ждал ещё одного привета из прошлого, но всё равно не был готов к тому, что увидел. Я был изображён так же, как и все остальные, — по пояс. Руки сведены за спиной. Художник умудрился передать, что руки за спиной удерживают наручники, а не желание принять такую позу. Но главное не руки…
Это лицо… Если Крапива была изображена полная решимости, близнецы просто внимательно и спокойно смотрели, то я пытался порвать стягивающие меня путы. На шее набухли вены, челюсти стиснуты, но главное глаза. Они были полностью чёрные.
Я очень сильно кого-то ненавидел. Художник смог это максимально точно передать, залив мои глаза чернотой. Я пугал. Изображённый на холсте я пугал даже меня теперешнего. Столько разрушительной мощи скрывалось в существе на этой картине. И художник идеально поймал момент, когда это существо перестало сдерживаться. Чуть ли не через силу заставляя себя рассматривать этот портрет, я видел не человека, пытающегося освободиться от наручников, а демона, сбрасывающего оковы. Силу, скрывавшуюся в черноте глаз этого монстра, не могли удержать никакие наручники.
Я вспомнил, как с лёгкостью рассуждал с Крапивой насчёт того, что мы становимся монстрами или чудовищами. Это было, когда на имперской базе я шёл убивать майора и его жену. Мол, иногда нужно быть монстром, и ничего такого в этом нет, раз ситуация заставляет. Ну, одно дело рассуждать и всего лишь лишить тел двух тонгеров, главное отдавать, зачем это делаешь и какие последствия, другое…
Я не знал, что именно другое. Но сейчас я смотрел в глаза настоящему монстру. Было неприятно. Я смотрел. Потом смотрел ещё. Потом стоял и смотрел достаточно долго. Глядя на себя прошлого, я отчётливо осознал, что сделал что-то очень плохое. Настолько плохое, что этому не было никаких оправданий. Да уж…
Куда, сука, меня занесло вообще?!
Разыгравшиеся эмоции улеглись. Логично возник вопрос: это кто же меня так довёл-то? Хороший вопрос. И что-то мне подсказывает, что я очень близок к тому, чтобы на него ответить. Не уверен, что я здесь в правильное время, но что в правильном месте, сомнений не вызывает.
Всего три картины рассмотрел, а эмоций через край. И ведь это не всё. Есть и ещё. Ладно. Идём дальше.
Я подошёл к следующей картине. Внимательно рассмотрел, что там изображено…