Мавритания
Шрифт:
Наш хозяин раньше был приходским священником в Росо, где его приход по размерам был равен трем большим областям, а насчитывал всего тридцать прихожан. Это были французы — чиновники, учителя, торговцы. Здесь, в Атаре, территория прихода священника Стефана достигала полумиллиона квадратных километров. На этом совсем немалом пространстве жили семь прихожан. Их нетрудно перечислить: два французских врача, работавшие в местной больнице, два инженера, присланные для борьбы с тлей, которая уничтожала финиковые пальмы, и три монашки. Одна из них была врачом-гинекологом (мавританка предпочтет умереть, чем позволит осмотреть себя мужчине), вторая — врачом-педиатром, третья — фармацевтом. Все трое работали в атарской больнице. Кроме того, они, используя «лендровер», объезжали бруссув радиусе многих десятков километров от Атара, выискивая одинокие стоянки и оказывая помощь
Ввиду такого скромного числа прихожан пастырские обязанности нашего хозяина занимали немного времени, и со всей страстью он мог отдаться изучению страны, в которой жил. Он прекрасно говорил на языке хасания, знал всех достойных людей в оазисе, осмотрел все имеющиеся здесь библиотеки рукописей, проводил диспуты с местными мудрецами, собирал этнографические коллекции и путешествовал на верблюде но всему Адрару в сопровождении подружившихся с ним кочевников. По тону, каким говорили о нем жители города, чувствовалось, что он пользовался уважением и у него было много друзей. Слушая его рассказы о людях и стране, мы поняли, что он не терял времени даром, глубоко изучил Мавританию и привязался к этой стране всем сердцем.
Священник и не пытался обращать мусульман в христианство. Кроме исследования мавританской культуры он старался оказывать поддержку европейским путешественникам, которые время от времени появлялись в Атаре. При костеле была комната-гостиная, где в прохладе каменных стен можно было отдохнуть, умыться, почитать французскую прессу, поесть и освежиться напитками. Путешественники, у которых была конкретная цель поездки, реже пользовались этим приютом. Они останавливались на научной станции ИФАНа пли были гостями администратора района. Время от времени все же появлялись бедные скитальцы. Проехав несколько сот или тысяч километров чаще всего на машине, не приспособленной к здешнему бездорожью, они еле добирались до Атара, устав не столько физически, сколько морально. Они ни с кем не могли по дороге объясниться, нигде не встречали ни гостиниц, ни магазинов, где могли бы пополнить продовольствие. Огромные безлюдные пространства вселяли в них страх не меньший, чем дикая внешность кочевников. Эти перепуганные путешественники чаще других оказывались в доме священника. Их первое желание — задернуть шторы на окнах гостиной, чтобы не видеть мавританского «ада». Через несколько дней, лежа в походной постели, они зачитывались бесконечными детективами и потчевали себя прохладительными напитками. Они хотели забыть, где находятся, и как можно скорее восстановить силы для возвращения в цивилизованный мир.
Совсем иной тип представлял гость священника, разделивший на сей раз с нами стол. Это был офицер, прибывший в Атар, чтобы попрощаться с Сахарой. С начала своей военной карьеры он жил в Африке, а после того как Франция вывела войска из Западной Африки, работал инструктором мавританской армии. У него кончился контракт, и надо было возвращаться на родину. Он подготовил тех, кто мог его теперь заменить.
Офицер был грустен и печален. Он но очень представлял себе жизнь в Европе, где человек связан тысячами условностей и этикетом, где не хватает простора. Он давно уже решил, что, выйдя на пенсию, переберется в один из мавританских оазисов и проведет там остаток жизни.
Священник и его гость были тем типом «колонизаторов», который мы довольно часто встречали в Сенегале и Мавритании. Они приехали в Африку — одни за приключениями, другие за карьерой или состоянием, третьи не по своей воле, а по долгу службы, — и здесь их поразила бацилла тропиков. Их без труда покорила красота субтропической природы и пустыни, они подружились с местными людьми, научились их понимать и ценить. Они приехали, чтобы завоевать страну, но сами оказались плененными. Потом уже все пошло по заведенному порядку. Долгожданный отпуск через две недели делал пребывание в Европе для них совершенно невыносимым — невозможно было дождаться возвращения в Африку, к экзотической природе и простым людям.
Французы, родившиеся в Африке, и те, которые прожили там много лет, как бы принадлежат к одному «клубу». Они всегда отыщут друг друга, и их всегда можно узнать среди прочих людей. Они отлично понимают друг друга. До конца своей жизни эти люди хранят теплое чувство к Африке, которую им пришлось покинуть.
Кочевники
Мавритания
21
В 1976 году была проведена перепись населения, по кочевников учесть в полной мере по удалось. — Примеч. перев.
Районы постоянного поселения — только Шеммама и оазисы Адрара и Таганта. Здесь возделываются культуры, которые необходимо ежедневно поливать, поэтому население постоянно живет вблизи плантаций. Остальные же районы Мавритании — скотоводческие. Но и они по климатическим условиям неодинаковы. Здесь живут только кочевники.
На юге и юго-западе Мавритании, в департаментах Трарза, Бракна, частично Асаба, Гидимака и Западный Ход, занимающих около трети территории страны, сосредоточено 4/ 5ее населения. Самая высокая плотность — на сельскохозяйственных землях Шеммамы. Южные районы государства медленно поддаются прогрессивному влиянию современной цивилизации, но ее следы уже заметны на многих сторонах жизни.
Огромные пространства Центральной и Северной Мавритании продолжают жить особой жизнью пустыни, мало отличающейся от жизни, которую вели их предки в Сахаре в раннем средневековье или еще раньше предки племен хасанов на Аравийском полуострове. Может быть, не скоро, но европейская цивилизация придет и сюда.
Если не все жители Мавритании кочевники или полукочевники, то уж все — владельцы зебу, верблюдов, коз, овец и ослов. И по сей день количество животных, которыми владеет мавр, осталось мерилом его богатства и положения в обществе. Торговцы, живущие в селениях, хозяева предприятий, рабочие, солдаты, служащие, вплоть до министров, — все имеют собственные стада, которые находятся на попечении пастухов. Население не доверяет деньгам. Многовековая жизнь в палатках не выработала в них привязанности к материальным ценностям, таким, как дом, имущество, машина. Здесь обходятся самым скромным набором предметов, которые без труда можно взять с собой, находясь в постоянных странствиях. Животные же представляют собой ценность бесспорную — кроме того, что они кормят людей, они еще перевозят и их самих, и их имущество. К тому же, стадо с каждым годом растет. Поэтому животные — капитал мавра, постоянно дающий проценты.
Стоимость животных более или менее постоянна, колебания происходят только в годы засухи и большого падежа скота. Животные заменяют деньги. Ими расплачиваются как монетой, причем основной единицей стоимости считаются: годовалая овца в августе, двухлетняя корова в сентябре и двухлетний верблюд в ноябре. Такое разделение по месяцам принято потому, что именно в это время животные хорошо откормлены. Цена животных, отощавших в период засухи и откормленных на зеленых пастбищах, не может быть одинаковой.
По мере роста благосостояния и появления новых возможностей заработать — в торговле, промышленности, управлении и армии — прежде всего увеличивается поголовье скота, потому что все заработанные наличные деньги мавр вкладывает в животных. В связи с этим возникает серьезная проблема кормов для постоянно увеличивающегося количества животных. Страна, и без того бедная растительностью, эксплуатируется сверх меры: площади, которые еще недавно были пригодны под пастбища, оскудевают, превращаясь в пустыню. Образовался порочный круг: чем больше денег в стране, тем больше скота, тем больше уничтожается растительность, а следовательно, этот скот голодает и дает меньше молока.