Маяк и звезды
Шрифт:
Бленда вытерла глаза рукавом платья. Она немного успокоилась. Как хорошо, что мама все взяла на себя, что она снова стала такой, как прежде. Когда дверь распахнулась и в кухню вошел маячник, Бленда вздрогнула и отвернулась, чтобы он не увидел ее слез, но он даже не взглянул на нее.
— Тура! — крикнул он. — Что ты делаешь?
Бленда затаила дыхание. Успела ли мама спрятать рубашку? Сейчас она просто принесет что-нибудь из комода, что-то, что можно погладить, пока утюг все равно горячий.
Но у маячника было странное выражение
Мама вышла из спальни — как и предполагала Бленда, с нижней юбкой в руках.
— Я глажу, — ответила она. — Осталась только эта юбка.
— Вот как. Значит, гладишь, — сказал смотритель Нурдстен. — Надеюсь, мои выходные рубашки ты тоже погладила?
— Конечно, — отозвалась Тура так, будто иначе и быть не могло.
— Надо же, как мне повезло, — сказал смотритель. — Мое белье стирает такая опытная прачка, и прямо на дому.
Мама улыбнулась. Бленда удивилась ее спокойствию. Она чувствовала, что смотритель готовит им ловушку, которая вот-вот захлопнется.
— Ты только посмотри, — продолжил он, взяв выглаженную рубашку из стопки на кухонном столе. — Как аккуратно и красиво. Вот еще одна. И еще. Но что это? Мне казалось, у меня было четыре выходные рубашки. Разве не все четыре только что сохли на улице, пока мы обедали? Что же случилось с четвертой рубашкой, Тура?
Бленда видела, как улыбка сошла с маминого лица, а глаза забегали.
— Я ее отложила, — тихо и неуверенно ответила Тура.
— Но почему?
Смотрителю никто не ответил. Он прошел в спальню и с такой силой выдернул ящик комода, что он рухнул на пол. До Бленды и Туры донесся разъяренный крик.
В следующую секунду маячник влетел в кухню, держа на вытянутых руках прожженную рубашку.
— Кто это сделал?
— Я, кто же еще, — Тура говорила так же тихо, только немного быстрее.
— Так я тебе и поверил. Ты перегладила тысячи рубашек и до сих пор ни одной не испортила.
Смотритель подошел к Туре, тыча ей в лицо рубашку так, как некоторые хозяева тычут носом щенка в лужу на полу.
— Говори правду! Ведь это девчонка прожгла мою рубашку, так? А ты настолько обленилась, что позволяешь ей портить мои рубашки, вместо того чтобы взять и погладить самой?
У Бленды запершило в горле. Ее мать, одна воспитавшая двух детей, одна содержавшая их столько лет, выслушивала нравоучения этого мерзавца, как последняя школьница. Бленда не могла этого вынести.
— Мама ни в чем не виновата, — сказала она. — Это я прожгла рубашку. Нарочно.
Смотритель обернулся. Его лицо покраснело от злости, он занес руку, готовый влепить ей оплеуху. Но Тура вмешалась прежде.
— Не говори ерунду! — сказала она Бленде. — Карл, ты же понимаешь, что это не так. Бленда, выйди, пожалуйста. Поднимись ненадолго к себе.
Рука смотрителя повисла в воздухе, словно он не знал, что с ней теперь делать. Уголок его рта дрожал.
— Делай, что велит тебе мать, — рявкнул смотритель. — Отправляйся к себе и не смей выходить до утра.
Бленда медленно поднялась наверх. Чтобы попасть в свою комнату, ей надо было пройти через старый захламленный чердак. Однако Бленде нравилось жить одной наверху, как можно дальше от человека, который изображал из себя их отчима.
У нее в комнате висели картины, которые они привезли из Хаги. Хотя на них было изображено море, маячник не захотел повесить их в гостиной, как предлагала мама. Он сказал, что они безвкусные и плохо написаны, и Бленде разрешили забрать их себе, хотя в крохотной комнате со скошенным потолком для них едва нашлось место на стене.
Бленда взяла шкатулку с ракушками на крышке, которую подарил ей папа, и положила рядом с собой на кровать. В ней хранились все письма, которые она писала ему, не зная, как их отправить. Зачем она делала это, если он не мог их прочесть?
Но Бленда все равно достала тетрадь и начала писать.
— Согрей мне воды, я буду бриться.
Расстегивая на ходу рубашку, смотритель пошел за бритвенным прибором.
Он был возмущен, но в то же время гордился тем, что сохранил достоинство. Его бесило безволие Туры, но он считал, что проявил великодушие, закрыв глаза на ее недостатки. Теперь ему хотелось побыть одному.
Он любил стоять перед домом в одних брюках, поставив на табуретку газик с теплой водой и повесив на стену зеркальце. Бритье успокаивало его. Он часто принимал важные решения, пока брился.
Но первое, что он услышал, выйдя на улицу с бритвенными принадлежностями в руке, — это истошный крик чаек. На скале было полно мидий, и птицы клевали их, ссорясь друг с другом. Смотритель быстро подошел к чайкам, хотел разогнать их ногой, пнул, но попал по пустым раковинам — птицы уже взлетели в воздух. Стиснув зубы, он решил не поддаваться раздражению.
Тура поставила тазик на табуретку, повесила на перила чистое полотенце и ушла в дом. Смотритель снял рубашку, намочил и намылил помазок. Чайки тем временем вернулись, теперь они расположились подальше. Смотритель старался не обращать на них внимания. Он намазал пышной пеной подбородок и щеки. Иногда он подумывал, не отпустить ли ему бороду, и потому, приступая к бритью, первым делом всегда стирал мыло на шее. Оставшаяся пена напоминала окладистую белую бороду. Маячник посмотрелся в зеркальце, повернул немного голову, чтобы разглядеть себя в профиль. Ему казалось, что с бородой он выглядит сильным и мужественным. Но у него никогда не хватало терпения — подбородок под щетиной ужасно чесался, и он чувствовал себя грязным. Поэтому в конце концов он всегда брался за бритву.