Маяк на Дельфиньем (сборник)
Шрифт:
Город Утилиборг не случайно носил свое серое, как груда старого тряпья, имя. Его обитателей не интересовало ничто, кроме наживы, стремления разбогатеть, желания иметь побольше вещей — в широком смысле этого самого дорогого их сердцу слова; а те, что уже были богаты, старались заполучить еще больше. Все окружающее они воспринимали с одной точки зрения: нельзя ли тут чем-либо поживиться?.. (Латинское «utilitas» переводится как «польза», «выгода».)
Утилиборжцы беззастенчиво обманывали приезжих, имевших глупость их посетить, а когда сами бывали в гостях, то ловко обирали доверчивых гостеприимных хозяев; подсовывали заведомую дрянь, отправляя товары почтой, и норовили всучить фальшивые деньги за хорошие, добротные вещи, которые присылались в город по их заявкам. Если в силу каких-нибудь обстоятельств временно было невозможно обмануть чужого, они обманывали друг друга. Но главный их порок состоял все-таки не в патологической склонности к воровству, обману, вообще жульничеству, а в самой неутолимой жажде накопительства. Во-первых, она
Чего стоила первейшая заповедь утилиборжцев (наверное, правомерно сказать и попросту — утилитаристов): «Сколько бы ни имел, стремись иметь больше!» Когда у многотысячного населения целого города такое — одно на всех жизненное кредо, люди неизбежно обречены на тотальное удручающее безличие. Так и было. Даже имена граждан Утилиборга отражали признаки всего двух видов: чисто внешние (Толстый, Косой, Волосатый, Коротконогий, Бородавчатый и т. д.) или же указывающие на род деятельности; так сказать, профессию Спекулянт, Шулер, Специалист-по-тяжбам, Взяточник, Мастер-мелких-афер… Характерная деталь: имени предшествовало словечко «Ути», обратиться к горожанину без данной приставки значило оскорбить его, и это лишний раз показывает, что накопители не только не стыдились своей позорной сущности, а, напротив, гордились ею…
Невольно увлекшийся редактор прочитал дальше вслух: «…И хватит с меня, противно описывать это мерзопакостное сборище субъектов, пораженных вирусом стяжательства, безнадежно больных вещизмом, озабоченных, стремлением к сиюминутной пользе и потому не способных заглянуть дальше собственного носа! Читателю, которому подобная игра воображения может доставить удовольствие, предоставляется право самому обогатить отвратительную картину дополнительными штрихами. Возможности здесь поистине неограниченные: накопительство есть крайняя степень проявления бездуховности, идеальная форма ее выражения, так как чревата самыми уродливыми и далеко ведущими последствиями. Неудивительно, что именно природу, натуру обитателей Утилиборга имел в виду Агр Экспансий, выражая уверенность в успехе акции «Порабощение». Гераклит Эфесский, древний философ-диалектик, произнес вещие слова: «Не лучше было бы людям, если бы исполнялось все, чего они желают». Он, правда, мягко выразился. Существует грань, за которой доступность желаемого становится губительной…»
Великодушно простив Радию излишнюю публицистичность и некоторые погрешности стиля, редактор солидарно подумал: «А что? Все правильно! Мы в нашем голодном детстве липучей карамельке радовались, сегодняшний же двенадцатилетний потребитель получает от мамаши ко дню рождения сверкающий «Шарп», купленный на чеки… Адекватно ли качество звучания первоклассного магнитофона уровню внушаемых при этом гражданских — да что там! — просто человеческих качеств?.. Я не апологет аскетизма, однако это не считаю нормальным — вот так!» В памяти воскрес злой вопрос встреченного через много лет одноклассника: «Почему я должен покупать баклажаны на рынке за два рубля кило, а ты в своем спецмагазине — за двадцать копеек?» Пришлось отшучиваться в том смысле, что к баклажанам у него идиосинкразия, но чувство вины и стыда кольнуло тогда и, оказывается, осталось, раз вот теперь вспомнил… Между тем он почти не пользовался тем магазином; возможно, вследствие непритязательности, привычки довольствоваться необходимым, да и много ли надо одинокому пожилому человеку… А вот сын и особенно невестка частенько ненавязчиво намекали: хорошо бы что- нибудь взять для малыша — и приходилось брать. Он пообещал мстительно: как уйду на пенсию… Внутренне встряхнувшись, вернулся к «Троянскому коню» и дальше перечитывал его с карандашом в руке — вычеркивал, правил, переставлял абзацы, не отдавая себе отчета в этом, а когда заметил, то с недоумением уставился на подчинившуюся профессиональной привычке руку. Зачем?.. Нет, конечно, рассказ не для печати — во всяком случае, для его газеты он явно не годится.
…Никто из жителей Утилиборга не заметил, когда это началось. Ни к чему было задаваться праздными вопросами. Вопросы требуют ответов, если надобно выяснить, почему плохо, — и устранить причину. У них же все шло хорошо, лучше не бывает. Нежданно-негаданно город попал в полосу сплошных удач, невиданного расцвета, беспрецедентного благополучия, обогащался со сказочной быстротой и легкостью.
На первых порах резко возросло количество выгодных сделок, успешно проворачиваемых афер, крупных и мелких обманов, головокружительных шулерских выигрышей — любых операций, направленных на приобретение и накопление.
Спустя короткое время процесс вступил в качественно новую стадию. Если б утилиборжцев могло заинтересовать что-либо, не имеющее непосредственного отношения к стяжательству, они бы обратили внимание на некую странность: не стало пострадавших, лишившихся благ в результате перехода последних в собственность другого. Какой-нибудь неудачник, скажем, проигравшийся в карты вчера, сегодня срывал втрое больший куш; мизерный остаток акций, разоривших биржевика, незамедлительно приносил ему прибыли, о которых и не мечталось; пойманный за руку взяточник (время от времени власти приличия ради решались на такой шаг) на полпути к месту заключения
Наконец настал черед третьей стадии: для Утилиборга начался золотой век. Увы, он не был отмечен расцветом наук и искусств, а его обитатели ни в малейшей мере не приблизились к богоподобию. Но заботы, огорчения, беды, невзгоды и впрямь ушли в небытие. Незачем стало хитрить, ловчить, лгать, воровать, чего- либо добиваться, что-то преодолевать — все само шло в руки. Достаточно было помечтать перед сном о настенном телевизоре с дистанционным управлением, стереофоническом радиокомбайне, автомашине новейшей модели, в том числе иномарки, бесплатной или льгот-нон путевке на популярный курорт, круизный лайнер, о кетовой икре, крабах, связке воблы, твердокопченой колбасе, модном платье, загородном коттедже, благосклонности кинозвезды, доходном месте (далее следовало полюбившееся автору сардоническое обращение к читателю) — и наутро, самое позднее через денек-другой, утилиборжец получал вожделенное благо.
Поразительно, неправдоподобно звучит, однако и сейчас никто по-прежнему не задумывался над происхождением феномена. Брали, пользовались, имели, набирали впрок, про запас, на черный день, на всякий случай и, жадничая все сильнее, оголтело хватали, хватали, хватали… Не замечали, упоенные сладостным процессом вдохновенного, почти творческого приобретательства, па первых порах небольших, но все более разительных перемен и превращений.
К примеру, население города ощутимо прибавило в среднем весе; отдельные же особи достигли в этом отношении выдающихся результатов. Ути-Толстому, чтобы сохранить индивидуальность, пришлось переменить фамилию на Ути-Жирный. Очень скоро этого шага оказалось недостаточно — разжирели все, — и после ряда бесплодных дополнительных попыток спасти положение ему пришлось смириться с потерей лица. Плачевная участь постигла и Ути-Косого, чьи глаза, как и глаза всех сограждан, заплыв жиром, превратились в одинаково еле различимые щелки… И так далее.
По-настоящему же грозной, без преувеличения — фатальной, была метаморфоза иного рода. Избавленное от необходимости прилагать даже минимум усилий для удовлетворения постоянно растущих потребностей, общество утилитаристов начисто утратило былую напористость, житейскую хватку, цепкость, практичность, расчетливость, трезвую предусмотрительность и осторожное благоразумие — то есть именно те незаменимые преимущества, которые обеспечивали его жизнеспособность и прогресс.
Надо ли объяснять, что собой представляло абсолютное оружие планеты Оскаленная?.. Агр Экспансий то и дело с величайшим удовлетворением шевелил усами-вибраторами, сладостно потирал их один о другой и попутно подключал все новые батареи так называемых «дубликаторов» — устройств, создающих из эфирного вещества вселенной любые блага, в овладении которыми утилиборжцы видели цель и смысл жизни. Надежно замаскированное в ином пространственно-временном измерении, абсолютное оружие оскалианцев безотказно выполняло свое страшное назначение… А в принципе, если задуматься, ничего нового. Деморализация всегда была решающим фактором поражения противника. Разве что применительно к данному конкретному случаю старый термин обретал жутко-ироничный оттенок. Понятия «накопительство» и «мораль» изначально несовместимы. Отсюда следует — космическим захватчикам можно было и не стараться особенно, рано или поздно утилитаристы неизбежно сами бы захлебнулись в болоте ненасытной жадности. Да только ведь и агрессор, как воплощение вполне определенного нравственного, вернее безнравственного, начала, недалеко ушел от стяжателя; он обязательно спешит, опасаясь конкуренции со стороны другого агрессора… Итак, пора перейти к тому, что обусловило крах честолюбивых замыслов Агра Экспансия и стоявшей за его чешуйчато-панцирной спиной инопланетной империи.
Жил в городе Утилиборге человек, выделявшийся в массе его обитателей подобно белой вороне, попавшей в стаю черных сородичей, и если его давным-давно не заклевали, то единственно по причине занятости несравненно более важными делами, а какими — уже известно. Вряд ли кто-нибудь возьмется объяснить, почему он таким уродился, — и не в том главное.
Деловитые соотечественники называли его по-разному: Ути-Дурак, Ути-Безделышк, Ути-не-в-своем-уме, Ути-Блаженный, Ути-Никудышный и т. п. Все определения, с позиции утилиборжцев, были одинаково справедливы. И все равно ошибочны в одном — никакой он был не «Ути», потому что плевал с высокого дерева на богатство и его атрибуты. Все свое носил с собой, причем особой заслуги в том не было, личное достояние Дурака — остановимся на данном прозвище — ограничивалось одеждой, сменой белья, парой крепких рук, веселым сердцем и ясной головой. Ночевал где придется, ел что заработает. Над ним смеялись — беззлобно, поскольку не становился поперек дороги; его не обижали, так как использовали на каждом шагу: там поднять что-либо тяжелое и грязное, поднести, унести, прибрать, сбегать… И на этом-то Дураке споткнулась искушённая в завоевательных межпланетных экспедициях Оскаленная, о него расшибла бронированный лоб, впустую, не сумев разгрызть, лязгнула острыми клыками!