МАЯK

Шабанов Эдуард

Я перестал замечать всех, так скажем, «муравьёв», которые бегают вокруг меня с одной единственной целью – бегать вокруг меня. Но в это утро один из таких муравьёв пристал ко мне:

– Подъём, Итан. – Послышался голос за дверью моей каюты.

Комнатушка моя пилотская была обставлена малым количеством вещей: самозаправляющейся кроватью, шкафом с одеждой и миниатюрным столиком, сидя за которым открывался вид на космическое пространство за пределом шаттла.

– Минуту. – Ответил я, впопыхах поднявшись и начав переодеваться. На моей форме находился кодовый номер, переливающийся несколькими цветами, как правило цветами той звездной пыли, около которой пролетал корабль. Такая привилегия имелась только

у Капитана и пилотов, занимающихся управлением. Остальным пассажирам номера присваивались, как номер билета, что они купили, чтобы оказаться на борту.

Я открыл дверь и передо мной своей собственной персоной предстал Винсент Крюк.

Это был капитан нашего шаттла, уже бывалый на своей работе много лет и способный к жестоким переговорам с людьми, неспособным к мирным. Этой чертой характера и своей жестокостью он благодарен своеобразной внешности. Это был великовозрастный мужчина с седыми волосами и шрамом на глазу. Именно крайний элемент его внешности и его баритон помогли ему обзавестись такой популярностью и узнаваемостью среди пассажиров. Однако, стоило узнать его получше, так в нем высматривались черты хорошего лидера и наставника, что всегда был готов поделиться советом или наставить на альтернативный путь. Был готов постараться переубедить человека в его же собственное благо. Но также, как и большинство на корабле, он был мне неважен.

– Что-то случилось, Капитан Крюк? – Сказал я, выпрямившись по струнке смирно и сложив руки за спиной.

– Итан, сколько раз я говорил, что нам стоит обойтись с тобой без формальностей? – Крюк, словно выдавил это из себя, понимая, что у меня вряд ли получится выкоренить эту привычку. – Вольно. Я пришел доложить тебе, что на место второго пилота нашли новую кандидатуру, которая успешно прошла все испытания и экзамен. И теперь готова стать пилотом.

– Принял. Благодарю за информацию, буду знать о переменном графике управления. Буду ждать более точного графика. – А сам у себя в голове прокручивал свое обучение в академии.

Да, это было трудное время и является самым сложным среди каждого человека, желающего стать пилотом. Это была моя мечта с самого детства. Но только благодаря помощи со стороны я смог оплатить обучение там. А также спасибо тебе, Ким. Без твоей моральной помощи я бы никогда не смог стать тем, кем я являюсь сейчас. Но во время написания этого… Меня посещают разношёрстные чувства, они разрывают меня изнутри. Они заставляют чувствовать вину. Но. О ней позже.

– Это Оливер Бруш. – Сказал Капитан Винстон.

Инициалы именно этого человека я желал услышать последними. Как бы ни было странно то были имя и фамилия моего старого приятеля. Называть его «приятелем» мне странно после всего, что мы прошли вместе с ним. Но так распорядилась судьба, и противиться ей бесполезно.

– Принял. – Тихо сказал я, словно отрезал кусок от листа, и с томной многозадачностью посмотрел на Винсента, который, раз пришел доложить мне об этом, точно знал о нашей с ним связи. Но задавать ему лишних вопросов мне хотелось. Утро уже не задалось, а потому я продолжил слушать то, что он скажет, надеясь на скорое завершение нашего диалога.

– Сегодня можешь на работу не выходить. Вы будете работать 2 к 2 и пересекаться будете редко. Но если же у тебя есть к нему вопросы, то вы можете встретиться на завтраке. А сейчас я прощаюсь и вынужден тебя покинуть. – Винсент подытожил и пошел в сторону своей каюты.

Только сейчас я захотел подумать, что доложить – была его простая обязанность. В последнее время я начал замечать в людях только плохое. Может быть, я и вправду начал депрессировать. Или впал в состояние апатии. Я точно не знаю. До сих пор не уверен до конца.

Таким образом, я решил для начала прогуляться по шаттлу. Каюты капитана и пилотов находились

на отдельном этаже, ближайшем к точке управления всей системой жизнеобеспечения и управления в целом, поэтому я спустился на один из нижних этажей.

Также, я думаю, что важным аспектом для уточнения является обустройство самого шаттла. Он имеет 250 этажей, не считая кладовые, мастерские и рабочие (комнату управления и этаж персонала). Некоторые этажи оборудованы парками развлечений, бассейнами, игорными столами и барами с игристым, чтобы скоротать времяпрепровождение. Конечно же, так как полёты могут занимать долгие годы, корабль оборудован системой работы для получения средств к существованию. Это своеобразная экосистема, в которой в обороте используются одни и те же деньги, которые люди зарабатывают, а потом тратят на покупки в магазинах, что расположены на каждом этаже для удобства, кроме кладовых и рабочих. Столовая на всём борту одна единственная и находится в середине всего лайнера, чтобы из каждой дальней точки расстояние было одним и тем же.

Понимая это, я решился спуститься на несколько этажей и прогуляться между магазинами. В своей униформе пилота я хоть как-то отличался от этой серой массы похожих друг на друга людей. Похожих не только внешне, но и мысленно, как я писал выше.

И только сейчас я додумался, что считал большую часть встречаемых мной людей вошью, словно я возомнил себя Родионом Раскольниковым, словно я тоже готов взять на себя это бремя изгоя, уверенного в том, что я – индивидуум. Личность. Уникальность.

Вспоминая, как я пару дней назад прогуливался между магазинов именно с такими мыслями, я уверен в том, насколько я был глуп и ужасен в своих мыслях, но, слава Богу, озвучить эти мысли мне так никому и не довелось. Теперь только ты, Ким, знаешь. Кем я был на самом деле.

Все эти мысли давили на меня в тот момент. Мне было сложно существовать и, увидев в одной из витрин магазина пианино, я осознал, что мне нужно на самом деле для того, чтобы расслабиться хоть чуть-чуть. Поэтому без зазрений совести воспользовавшись своими правами пилота, я зашел внутрь магазина и сел за первый попавшийся антикварный инструмент. Глаза мельком забегали по клавишам. Руки ощутили что-то вроде тремора.

Я начал играть.

Я уже не помню, что именно начал я играть, но уверен, что это была та самая мелодия… Конечно, я никогда не мог её сыграть также изящно, чтобы все могли смотреть на меня и восхищаться моей игрой, но я много времени старался. И в конце концов, как я думал, мало-мальски научился её играть. В то время, как я думал, что собираю лишь осуждающие взгляды прохожих, взирающих с высока на мою попытку сыграть мелодию, я долгое время играл, не смотря никуда, кроме клавиатуры, находящейся прямо передо мной. Тогда эти черно-белые клавиши стали мне спасением и забвением. Они помогли мне отстраниться от своих надуманных проблем, а потому моя игра была расслаблена, но не теряла от этого скорости и точности. Точно могу сказать, как я не понимал всего, что тогда произошло. Я посмотрел на людей, собравшихся вокруг. Все молча замерли, ожидая конца моей игры с восхищенными гримасами, которые мне вряд ли были нужны. Я в очередной раз хотел получить свою долю ненависти общества, но вместо получилось одобрение и любовь. Мои глаза начали застилать слезы и, вытирая их, в толпе я заметил его… Оливера. Он выделялся. Он был белой вороной, триумфом среди облепихи. Оливер смотрел на меня так, словно видел в первый раз, но в то же самое время так, как будто знал, что я помню его, но он не помнит меня. Я не знаю, как объяснить это ощущение, но это было именно то, что я написал. Я вытер слёзы, закончив мелодию, выслушал аплодисменты и сорвался с места, чтобы нагнать своего старого приятеля, хотя раньше никогда не любил проводить с ним лишние часы.