Маяки
Шрифт:
– Ты зачем назвал его Цербер, па? – решился как-то спросить Игорь.
– А, что? – вздрогнул отец. Натянуто усмехнулся. – Хорошее имя для собаки.
И по его взгляду Игорь догадался, что попал в точку.
Еще в семь лет он прочел много книг по мифологии. Только тогда ничего не понял.
В присутствии отца Игорь робел и редко решался задавать ему вопросы. К тому же это ничем хорошим не заканчивалось. Например, история с саркофагами.
А началось все со сказки Пушкина.
Дождливый день; чашка душистого чая дразнит запахом,
За окном потемнело, дождь хлынул сильнее, ветер надавал мокрых оплеух по стеклу. Игорь дрогнул, отрываясь от страниц, но не от сказки. Подумал, где-то там, за окном, за дождем и ветром, «во тьме печальной», ждет спасения какая-нибудь царевна, и ей, закованной в хрустальный гроб, не шевельнуться и не вздохнуть, только надеяться, что королевич не собьется с дороги, не погибнет или просто не устанет бродить не пойми где. А то возьмет, плюнет на поиски, да и застрянет где-нибудь в теплом доме возле камина с чашкой горячего чая с оладьями. «Хорошо, что я не царевна, – подумал Игорь. – Да, в общем, хорошо, что и не королевич». Если знать, что тебя вот так кто-то где-то ждет в хрустальном гробу, пришлось бы тащиться, несмотря на недоеденные оладьи и бурю за окном. Игорь вздохнул с облегчением, расплываясь в счастливой улыбке. Эта мысль его так обрадовала, что он потерял бдительность и спросил у отца, который рассеянно читал что-то свое, прихлебывая чай:
– Па, а этот хрустальный гроб, где лежит царевна, – саркофаг?
– Что? – Отец отложил в сторону свою книгу и так посмотрел на сына, что тот сразу захотел куда-нибудь сбежать, забыв и оладушки, и варенье. Можно даже в компанию к королевичу Елисею, в дождь, ветер и печальную тьму.
– Почему саркофаг?
– Ну, она же потом оттуда ожила, эта царевна, – пробормотал Игорь, осознавая, что влип. И теперь придется признаваться про все подслушанные разговоры и про вопросы доктору Диме…
Насчет саркофагов отец сказал однозначно: «Этой дряни в моем доме не будет». Причем повторил два раза, чтобы уж точно все поняли. Может, и больше, но Игорь слышал два. Один раз – Розе, когда та жаловалась, что девушкам скучно, и они просят, чтобы им хотя бы позволяли на выходные. Второй – доктору дяде Диме.
Доктор рассердился, и они с папой долго ругались, забыв, что через дверь Игорю громкие слова очень неплохо слышно.
– Эгоистично! И безответственно. Подумайте о своем ребенке!
– Этой дряни в моем доме не будет, я сказал. Не для этого мы бежали на край света, чтобы…
– Вот именно!
– Что – именно?
– Вы бежали. Простите меня, Павел Анатольевич, но вы именно бежали. От своих собственных страхов. А теперь из-за этих страхов ваш ребенок…
– Я его спасал. Именно для того, чтобы его спасти… Это все – для него.
– Вранье.
– Что?! Да как вы смеете…
– Не орите на меня. Я вам не прислуга. И я не на пожизненном контракте. Будете так со
– И проваливайте.
– И провалю. А вы тут останетесь дальше врать своему сыну. И самому себе.
Игорь едва успел отскочить в сторону – дверь хлопнула, выпуская рассерженного доктора.
А потом дядя Дима, растрепанный, но против обыкновения одетый не в шорты и футболку, а в светлый помятый костюм – будто и правда, собрался уезжать – бродил вдоль моря, расшвыривая ногой в разные стороны ракушки, хмыкал и бормотал: «Павел, бедный Павел…»
Дядю Диму Игорь не боялся. Поэтому дождался, когда тот немного успокоится, усядется на камень у воды, и подошел ближе.
– Кто такой бедный Павел? Мой папа?
– Кто? – удивился доктор.
– Ну, вы сейчас говорили «бедный Павел».
– А, это. Ты историю учил?
– До четырнадцатого века. Включительно. Сейчас Возрождение прохожу, там много всего. Комната говорит, на ближайшие полгода еще точно.
– Комната?
– Ну да, моя учебная комната. Там кино на стенах показывают. И голос говорит. А программу папа настраивает.
– Бедный мальчик, – вздохнул доктор, вынул из кармана поцарапанную флягу и отхлебнул глоток, крякнул, смахнул выступившие слезы. – Разговаривает с комнатой… – Он покачал головой. – Так вот, Павел – это был такой император одной очень великой империи. Умный, талантливый, трудолюбивый… Он мог бы быть тоже великим, если бы…
– Если бы – что?
– Официальная версия – если бы его не убили.
– А на самом деле?
– Что?
– Ну, когда говорят «официальная версия», значит, это вранье, а есть еще то, как на самом деле.
– Какой умный мальчик, – восхитился доктор и отхлебнул еще. – Хорошо учишь историю. Ну, раз так, слушай, как на самом деле. На самом деле Павел очень боялся. Предательства, заговора, смерти. И он решил от своего страха сбежать. Спрятаться. Уплыть на остров среди океана, куда никто из убийц не смог бы добраться.
– Как папа?
– Эм… – невнятно отозвался дядя Дима, добавляя еще глоток. – Но поскольку у него там не было океана, он построил себе остров, где получилось. Посреди города.
– Как это?
– А вот так. Чудесный остров между обычных улиц, волшебный рыцарский замок с башенками среди плоских дворцов.
– Правда волшебный?
– Да, в общем, нет. Знаешь, когда получается волшебство?
– Как?
– Неправильный вопрос. Не «как», а «когда». Нет рецепта, есть необходимые условия. Поэтому – когда. Волшебство получается, когда в него верят.
– А тот Павел что, не верил?
– Он боялся. – Доктор многозначительно поднял указательный палец. – А между страхом и верой, юный друг, согласись, большая разница.
– А мой папа боится?
– Хм. – Дядя Дима еще раз глотнул, потом очень аккуратно завинтил крышечку и отправил флягу в карман. Посмотрел на мальчика странными, чуть диковатыми глазами. – А это ты у него сам спроси.
Игорь не стал говорить, что теперь уже он боится – спрашивать у папы. Вместо этого уточнил:
– Значит, тот Павел умер из-за своего страха?