Маяковский. Самоубийство

Сарнов Бенедикт Михайлович

Подошел и вижу — за каплищей каплища по морде катится, прячется в шерсти. И какая-то общая звериная тоска плеща вылилась из меня и расплылась в шелесте. «Лошадь, не надо. Лошадь, слушайте — чего вы думаете, что вы их плоше? Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь». Скучно здесь, нехорошо

и мокро. Здесь от скуки отсыреет и броня… — Дремлет мир, на Черноморский округ синь-слезищу морем оброня. Уже второй. Должно быть, ты легла, а может быть и у тебя такое. Я не спешу, и молниями телеграмм мне незачем тебя будить и беспокоить… Ты посмотри, какая в мире тишь. Ночь обложила небо звездной данью… в такие вот часы встаешь и говоришь — векам, истории и мирозданью.

К этим (и многим другим) его строчкам прикасаешься, как к концу оголенного электрического провода.

Прикасаться к оголенным электрическим проводам вообще-то не рекомендуется, поскольку занятие это вполне бессмысленное и к тому же — опасное. Но прикосновение (душой) к истинной поэзии — дело не менее опасное. Хорошо сказала об этом однажды Марина Цветаева:

Младшим дают «Утопленника» и удивляются, когда пугаются. Старшим — Письмо Татьяны и удивляются, когда влюбляются (стреляются). Дают в руки бомбу и удивляются, когда взрывается.

Зная, чувствуя эту опасную, взрывчатую силу своего дара, поэты не раз задумывались: к чему он? И нужен ли он людям?

Как в ночь звезды падучей пламень Не нужен в мире я…

Это — Лермонтов.

А спустя восемьдесят лет ему — почти буквально! — вторит Маяковский:

Какими Голиафами я зачат — такой большой и такой ненужный?

Но на самом деле людям нужен, жизненно необходим этот пламень падучей звезды, время от времени прорезающий непроглядную тьму беспросветной вселенской ночи. Зачем-то она нужна нам — поэзия, эта пресволочнейшая штуковина,из-за которой во веки веков люди мучаются, страдают, влюбляются, стреляются, которую сколько ни убивай, как ни борись с ней, как ни наступай ей на горло, а она — существует, и ни в зуб ногой!

ИЛЛЮСТРАЦИИ

«Всегдашней любовью думаю о Давиде. Прекрасный друг. Мой действительный учитель. Бурлюк сделал меня поэтом».

(Маяковский. «Я сам»)

Александр Блок.

«Бурлюк утверждал, что он выбивал из Маяковского Блока дубиной. Не выбил, конечно».

(Виктор Шкловский. О Маяковском)

Маяковский с Борей Чуковским (сыном К. И. Чуковского).

Чукоккала. 1915.

Велимир Хлебников.

Рисунок Маяковского.

Давид

Бурлюк.

Рисунок Маяковского.

Кадр из фильма «Барышня и хулиган». 1918.

В главной роли — Маяковский.

Кадр из фильма «Закованная фильмой». 1918.

В главных ролях — Маяковский и Лиля Брик.

Земных принимает земное лоно. К конечной мы возвращаемся цели. Так я к тебе тянусь неуклонно, еле расстались, развиделись еле. («Люблю»)

Лиля. 1910.

Л. Ю. Брик: «После «Флейты» Маяковский написал стихотворение «Дон Жуан». Я не знала, что оно пишется. Он неожиданно прочел мне его на ходу на улице. Мне не понравилось, что опять про несчастную любовь, — как не надоест! Маяковский вырвал рукопись из кармана, разорвал в клочья и пустил по Жуковской улице, по ветру».

В. Б. Шкловский: «Она думала, что уже знает всех Дон-Жуанов».

Лиля. 1916.

Рисунок Маяковского.

«Л. Брик любит вещи, серьги в виде золотых мух и старые русские серьги, у нее жемчужный жгут, и она полна прекрасной чепухой, очень старой и очень человечеству знакомой. Она умела быть грустной, женственной, капризной, гордой, пустой, непостоянной, влюбленной, умной и какой угодно… Он ее любил до тех пор, пока жил, и писал о ней… Он думает, что как-нибудь обойдется. Не обойдется».

(Виктор Шкловский. «О Маяковском»)

Все чаще думаю — не поставить ли лучше точку пули в своем конце. («Флейта-позвоночник»)

Холщовая буря палаток Раздулась гудящей Двиной Движений, когда вы, крылатый, Возникли борт о борт со мной. (Борис Пастернак — Маяковскому)