Маятник мести (Тихая провинция)

Сартинов Евгений Петрович

Как назло, навалилось множество неотложных дел, а еще приходилось мотаться по избирательным участкам, что-то говорить этим назойливым старикам и старухам, что с такой охотой посещали собрания. Все их вопросы вертелись вокруг одного и того же: маленькие пенсии, высокая квартплата, изношенные трубы и наркомания среди подростков. Со стороны казалось, что Спирин остался прежним: серьезным, сдержанным, терпеливо выслушивающим все, что бы ему ни говорили люди. И только шофер Виталик понимал, что с его шефом что-то происходит. Распростившись с избирателями, Виктор садился в машину и неподвижно замирал, уставившись в одну точку и настолько уходя в себя, что по приезде в мэрию или на очередной избирательный участок, водитель вынужден был напоминать ему об этом.

Лишь к вечеру, освободившись от всех посетителей и оставшись один, Спирин позвонил Нечаю. Диалог их был непродолжителен и немногословен.

— Здравствуй. Ну, что-нибудь светит? — спросил мэр.

— Да, скорее всего

сегодня ночью, — обнадежил Нечай. — Ты же знаешь, я в этом сам заинтересован.

— Хорошо, буду ждать, — и Спирин повесил трубку.

Лариса лежала в своей палате и, прикрыв глаза от назойливого света, думала о прошедшей жизни. Белая повязка наподобие чалмы плотно укутывала ее голову, врачи всерьез опасались за состояние ее мозга, но она понимала, видела и слышала все. Только не могла говорить и даже пошевелить онемелым телом. Мысли ее блуждали, от прошлого перескакивали к будущему, бессистемно перебрасывались с одной темы на другую. Впервые в жизни она думала так много. Ей, привыкшей брать от жизни самое лучшее, теперь приходилось довольствоваться бесконечно малым. Позади осталось то, что она считала смыслом жизни: престижная квартира, машина, дорогая и стильная мебель, посещение юбилеев и праздников под ручку с красивым и влиятельным мужем. А кроме того, основное из всего этого круговорота тщеславия — завистливые взгляды других женщин, от которых Лариса расцветала еще пышнее. Ушли в прошлое дорогие французские духи, что Спирин дарил к каждому ее дню рождения, золотые украшения и безумно дорогая косметика, шубы и платья, ковры и хрусталь, японская электроника и американские боевики по видику. Единственное, чего она хотела сейчас — это жить, почувствовать свое тело и владеть им. Когда ее сегодня переворачивали, чтобы сменить простыни, Лариса сквозь онемение ощутила на своем теле чужие грубые руки, и это потрясло ее сильней, чем авария. Неужели она останется такой на всю жизнь? Единственное, что ее как-то поддерживало, это то, что она чувствовала эти чужие руки, хотя сама не могла шевельнуть и пальцем.

Постепенно мысли ее начали перескакивать на другое, она постаралась вспомнить что-то хорошее, например, свою свадьбу и бледно-голубое платье с пятиметровым шлейфом, которым она просто убила всех своих подружек. Но постепенно ее мысли снова и снова возвращались к этой злосчастной последней поездке. Только в этой палате она поняла обратную сторону большой скорости.

«Как выздоровею — больше за руль не сяду», — в который раз зарекалась она, и как естественное продолжение этой мысли: «Кто же они, те из «БМВ»? Что им было надо? Зачем они это сделали? Я расскажу все, только бы вернулась речь, я потребую, я заставлю чтобы их нашли!»

Мысли ее прервал легкий скрип двери. Открыв глаза, она увидела, что вошел какой-то человек в белом халате, за ним мелькнуло бледное лицо медсестры, торопливо закрывающей дверь. Лариса взглянула на лицо позднего посетителя и сразу же узнала его. Именно эти глаза она видела из приоткрывшейся дверцы того «БМВ». Лариса поняла все, она попробовала вскочить, закричать, позвать на помощь, но только слеза, скатившаяся по щеке, была ответом беспомощного тела на безумства разрываемого страхом мозга, да и ту Рыдя безжалостно промокнул, опустив на лицо Ларисы белоснежную подушку.

Через три дня после похорон жены мэра состоялись выборы. Спирин победил в первом же туре и с огромным преимуществом.

В те же дни одна из медсестер городской больницы купила себе неплохую стенку и мягкий уголок.

ГЛАВА 40

Волей судьбы Ремизов попал на территорию того самого завода, который сам же и охранял. Одной из достопримечательностей Энска был двухметровый забор этого завода, сработанный из красного, обожженного кирпича, с затейливой вязью колючей проволоки по верху. Тянулся он почти через весь город, как бы прижимая Энск к железной дороге и вытягивая его в длину. В былые годы за этим забором трудилась чуть ли не половина города. Для всех остальных попасть на территорию завода было невозможно, слишком строгой была система охраны. Уже на проходной вахтеры, в основном женщины, тщательно сравнивали фотографию на пропуске с физиономией входящего, принюхивались, не несет ли от него перегаром, обшаривали карманы в поисках запрещенных на территории завода спичек и сигарет, а самых подозрительных отправляли на «тщательный» обыск, с раздеванием. Та же самая процедура повторялась и при выходе с завода, но теперь уже искали нещадно употребляемый в технологии спирт, производимую на производстве взрывчатку и прочие опасные изделия. Если за сигареты или спички могли лишить премии и тринадцатой зарплаты, то за вынос толовой шашки уже грозил срок.

Новенький, попав на территорию завода, сразу начинал понимать, что это совсем не то, что он привык подразумевать под этим скучным словом: несколько цехов, стоящих рядом. Нет, это был город в городе. По территории он вряд ли уступал самому Энску. На громадном пространстве размещались десятки самых различных зданий, всевозможных форм и размеров. Лишь некоторые из них стояли на открытом месте: котельная,

инструментальный цех, гаражи, склады подсобной продукции, столовая. Все остальные помещения, непосредственно связанные с технологией уничтожения человека, со всех сторон подвергались «обваловке», то есть рядом с мастерской делали искусственную насыпь, так что бы из-за нее не было видно даже крыши здания. Валы эти воздвигали с четырех сторон, лишь в одной из них оставляли небольшой проход, но и он располагался так, чтобы выходить на вал другой, соседней мастерской. Но если, несмотря на все предосторожности, происходил взрыв, то вырвавшаяся наружу чудовищная сила заставляла содрогаться всю округу, и в жилых домах, что поближе, вылетали стекла, а людей что работали в этих мастерских приходилось собирать по частям. После этого их торжественно хоронили, на почетном кладбище прибавлялся ряд могил с одинаковой датой смерти, и город затихал в ожидании следующего взрыва. На месте разрушенного здания строили другое, но чаще забрасывали, так как близкая подпочвенная вода тут же превращала воронку в искусственный водоем. За сотню лет завод взрывался десятки раз, в некоторых из образовавшихся озер даже водились караси. И все это размещалось в самом обычном лесу, со старыми деревьями и густой травой. Некоторые знатоки по весне приносили своим подружкам прямо на рабочее место букетики ландышей, а уж сбор грибов, зверобоя и рябины считался самым обычным делом. Да что и говорить, до самых дальних цехов рабочих от проходной возили автобусом, и если кто-то из них опаздывал, то с проклятиями маршировал до рабочего места добрых полчаса. Так что играть в прятки Ремизову было где.

Но Алексей поначалу разместился не в лесу, а в разрушенном во время войны здании котельной. Тут была хоть какая-то крыша над головой и стены, заслоняющие от ветра. Время от времени он поглядывал в окно, дожидаясь, когда потухнут огни расположенной рядом мастерской, а значит, уйдет с завода вторая смена, и можно будет пробраться к зданию столовой. Как назло, этот район освещался гораздо лучше, чем многие улицы города, и его странная фигура могла привлечь к себе ненужное внимание.

Немного подремав, Ремизов проснулся от холода и, убедившись, что окна мастерской по-прежнему горят, принялся размышлять о том, как ему вырваться с завода. Систему охраны он знал прекрасно, еще бы, целый год потратил на караульную службу, и тем яснее понимал трудность стоящей перед ним задачи. По периметру завод охранялся не хуже зоны. По верху забора на всем протяжении была протянута спираль Бруно, с нержавеющими заостренными лезвиями. Там, где забор выходил на город, то перед ним, на территории завода, метрах в десяти был еще один забор из колючей проволоки под напряжением. Там же, где за забором начинался пустырь, все было как раз наоборот. Правда, еще во время службы Ремизова электричество пришлось отключить, завод оказался не в состоянии оплачивать подобную роскошь, но черт его знает, вдруг подключили опять?

Но самую большую опасность таил как раз промежуток между первым и вторым забором. Несколько раз в год это пространство пропахивалось небольшим трактором, и вдоль контрольно-следовой полосы на вышках и прямо на земле через равные промежутки день и ночь томились караульные солдаты, а в будках лаяли при каждом шорохе овчарки. Собаки, хоть и находились на привязи, но со скуки лаяли на собственную тень, а солдат знал, что если он пристрелит нарушителя, то поедет в отпуск. За всю историю завода лишь несколько дураков пытались проникнуть на территорию завода. Кончалось это плачевно: солдат обычно стрелял, а потом уж спрашивал у трупа: «Кто идет?» Но пытался ли кто-нибудь выйти из завода через забор в город? Об этом Ремизов ничего не слышал.

Наконец, дождавшись своего часа, Алексей пробрался к зданию столовой, долго блуждал вокруг, затем все-таки нашел открытое окно и проник внутрь. В призрачном свете луны и ярких фонарей он долго бродил по огромному зданию в поисках пищи. Увы, и кладовая, и дверь огромного холодильника были заперты на замок и опечатаны, взламывать их ему не хотелось, да и было не под силу. Вся надежда оставалась на кухню.

Здесь ему действительно повезло. На разделочном столе лежали два кусочка хлеба, над которыми уже трудилась большая толстая крыса. Ремизов отогнал ее на край стола и, схватив чуть присохшую корку, начал жадно есть, скорее жрать, лихорадочно откусывая большие куски и давясь. Он даже застонал от наслаждения, почувствовав долгожданный вкус хлеба. Ему казалось, что он какой-то необыкновенной выпечки, невероятно вкусный, что такого он не ел ни разу в жизни!

Съев первый кусок и даже не прожевав его, Алексей начал запихивать в рот и второй, пристально глядя на маленькие, чуть поблескивающие бусинки глаз неодобрительно попискивающей крысы. Наконец «ночной хозяйке» надоело наблюдать грабеж, она спрыгнула со стола и не торопясь ушла в глубину кухни.

Дожевывая хлеб, Ремизов начал искать, что бы съесть еще. Он проверил все баки и кастрюли, причем в азарте заполнил грохотом крышек все помещение, но только в одном нашлось литра три компота. Вдоволь напившись терпковатой жидкости, Алексей долго выгребал грязными руками со дна кружочки восхитительно вкусных яблок и редкие бомбочки сушеных груш.