Майлз Уоллингфорд
Шрифт:
— Судьба уготовила для тебя нечто необыкновенное, Майлз, — продолжал мой помощник, выразив свою радость по поводу того, что я нахожусь в добром здравии, — нечто в высшей степени необыкновенное, поверь мне. Сам посуди — сколько удивительных событий произошло с тобою: сначала ты выбрался на корабле с острова Бурбон — раз, затем на другом корабле из залива Делавэр — два, далее ты так ловко избавился от французского судна в Английском канале note 4 — три, затем эта схватка с проклятым Меченым и его дружками — четыре; возвращение «Кризиса» — пять; потом ты, с позволения сказать, подобрал меня
Note4
Английский канал (English Channel) — английское название пролива Ла-Манш, традиционно указываемое на англоязычных картах и параллельно с французским наименованием — на русских.
— Не уверен, что собираюсь о чем-либо поведать, Мозес, — несколько сухо возразил я.
— Господи! Да каждое движение, каждый твой взгляд говорят о происшедшем. Нет, нет, нет! Судьба уготовила тебе нечто совершенно необыкновенное, уверяю тебя. Кто знает, быть может, когда-нибудь ты станешь членом Конгресса.
— Если так, то и тебя ждет великое будущее, ведь ты нередко разделял мою участь, не говоря уже о том, что ты сам по себе натура незаурядная. Ведь ты даже был отшельником.
— Тесс! Ни звука об этом, а то дети мне житья не дадут. Должно быть, ты окинул взглядом всю предыдущую жизнь, когда пошел ко дну в последний раз, не слишком надеясь всплыть снова?
— О да, мой друг, ты совершенно прав в своем предположении. Вероятно, столь ощутимое прикосновение смерти извлекает из нашей памяти быстро проносящиеся и обширные картины прошлого. Кажется, в голове моей даже промелькнула мысль о том, что тебе будет недоставать меня.
— О-о-о! — с чувством воскликнул Марбл. — Вот в такие моменты и узнаешь истину! Не рождалось в твоей голове мысли более верной, мастер Майлз, могу тебя заверить. Недоставать тебя! Да я бы купил лодку и отправился в Марбл-Лэнд на следующий день после похорон, чтобы уже никогда не возвращаться. Однако вон стоит твоя кухарка, беспокоится, будто тоже хочет сказать нечто по этому случаю. Пожалуй, подвиг Наба послужит возвышению негров в мире, и я не удивлюсь, если это будет стоить тебе шикарных одежд, соответствующих их новому положению.
— Такую цену я бы с радостью заплатил за свою жизнь. Ты прав, Дидо хочет поговорить со мной, и я должен подозвать ее.
Дидо Клобонни была кухаркой и матерью Хлои. Если какому-нибудь недоброжелателю мог не понравиться цвет ее кожи — он был черным, но весь глянец его довольно сильно потускнел от кухонного жара, — то никто не стал бы отрицать, что она достигла расцвета своих сил. Весила она ровно двести фунтов, а выражение ее лица являло странную смесь веселости свойственной ее расе, и неизбежной суровости кухарки.
Она часто сетовала, что живет под бременем «ответственности»; ей приходилось переживать позор, сопровождающий появление пережаренной говядины или недожаренной рыбы вместе с теми неприятностями, которые приносят сырой хлеб, клеклые гречишные оладьи и сотни других подобных казусов, относящихся исключительно к ее ведомству. Дидо дважды была замужем, во второй раз она вышла замуж лишь год назад. Подчиняясь знаку, который я подал ей, сия важная
— Добро пожаловать, масса Майл, — начала Дидо, сделав реверанс; должно быть, это означало: «Добро пожаловать из царства утопленников». — Все так рады, что вы жив.
— Спасибо, Дидо, спасибо, от всего сердца. Если я ничего и не приобрел вследствие своего погружения в воду, по крайней мере, я узнал, как любят меня мои слуги.
— Батюшки-святы! А как же иначе-то, масса Майл? Лубопь она лубопь и есть. Она точно благодать, масса Майл, кому дается, а кому — нет. А уж лубопь к молодой масса и молодая мисс, сэр, — ну, это как есть лубопь к старый масса и старая миссис. Чего тут судить да рядить?
По счастью, я был слишком хорошо знаком с наречием Клобонни, мне не понадобился словарь, чтобы понять смысл слов Дидо. Она хотела сказать лишь то, что для слуг естественно любить своих хозяев и что она вовсе не считала само это обстоятельство достойным хоть сколько-нибудь серьезного внимания.
— Итак, Дидо, — сказал я, — как ты находишь узы брака в твоем престарелом возрасте? Я слышал, ты снова вышла замуж, пока я был последний раз в плавании.
Дидо опустила глаза, выказав должное смущение, как делают все невесты, независимо от цвета их кожи, присела в реверансе, слегка отвернула луноподобное лицо так, что оно стало походить на полумесяц, и ответила, тяжело вздохнув:
— Да, масса Майл, верно говорить. Я хотеть подождать и попросить разрешения у молодой масса, но Купидон сказать, — не бог любви, а старый негр, носящий его имя, второй муж Дидо, — но Купидон сказать: что он масса Майлу? Он далекодалеко, да ему до нас и дела нету. Ну так вот, сэр, чтобы Купидон мне всю душу не вымотать, лучше, я думать, сразу замуж идти. Вот и все, сэр.
— И этого вполне достаточно, любезная; а, чтобы все было по правилам, я теперь с радостью даю свое согласие.
— Спасибо, сэр. — Она сделала реверанс и расплылась в улыбке.
— Обряд, конечно, совершал наш замечательный пастор, добрый мистер Хардиндж?
— Само собой, сэр, — ни один негр из Клобонни не подумать жениться, коли масса Хардиндж не благословить его и не сказать «Аминь». Все говорить, что свадьба у нас быть точно как у старый масса и миссис. Это уже второй раз Дидо выходить замуж, и оба раза — положенный по закону обряд, все как положено. Да, сэр.
— Я надеюсь, изменение твоего положения пошло тебе на пользу, Дидо. Старый Купидон, конечно, не самый красивый из людей, но он честный разумный человек.
— Вот, вот, сэр, и я про то же. Ох, масса Майл, да ведь это все равно так — неродной муж, никогда он не стать родной, ей-ей. Купидон оч-чень честный и оч-чень разумный, но неродной он муж, да и только. Ну я ему так и говорить, уж битых двадцать раз говорить.
— Наверное, не стоит больше говорить о том — двадцати раз вполне достаточно, чтобы втолковать мужчине такую вещь.
— Да, сэр. — Она опять сделала реверанс. — Если масса Майл изволить.
— Да, изволю и думаю, ты говорила это ему достаточно часто. Если человек не способен усвоить что-либо за двадцать уроков, не стоит и учить его. Стало быть, не говори ему более о том, что он неродной муж, попробуй поступать по-другому. Надеюсь, он стал хорошим отцом Хлое?
— Господи помилуй! Никакой он не отец — ее отец отдать Богу душу, и нет его больше. Я-то хотеть сказать молодому массе о Хлоя и этот самый парень, как бишь его — Наб, вот, сэр.