Майская ночь, или проклятая ведьма

Теплый и ласковый ветер разбавил ночную прохладу леса терпким ароматом жизни. Запах костров и приготовленного на огне мяса, свежего хлеба и льющегося рекой вина. Едва различимые искорки человеческого веселья. Тонкие мазки розового, желтого и алого – сладко пьянящий флер с полей, на которых расцвели тюльпаны.

Весна в этих краях наступала поздно, но по праву считалась самой нарядной в мире – на большой Праздник, посвященный ей, в маленький городок стекались гости со всего света. Кто-то – чтобы

полюбоваться тюльпанами. Другие – ради возможности поглазеть на ярко одетых местных девушек. Иные – в поисках шанса забыться, потерявшись в чужой радости.

Четверым мужчинам, расположившимся на лесной поляне, не было дела ни до этих ароматов, ни до Праздника Пробудившейся Жизни, но и к первым, и ко вторым, и к третьим они питали самый горячий интерес.

– Неплохо! Вот это охрененная пожива! – Маленький Бен, на деле бывший высоким, широкоплечим и грузным, повертел в толстых пальцах женское золотое колечко, пытаясь оценить чистоту украшавшего его изумруда в свете небольшого костра. – Только за него неплохо выручим!

– Ты решил поиметь с той мамзельки все, что только можешь, а? – невысокий и жилистый, словно в насмешку над ним, Боб похабно засмеялся и пихнул Бена в бок.

– Кто тебе виноват, что не успел на самое интересное, - тот хмыкнул в ответ не менее скабрезно и самодовольно, выразительно поправил сползший с выпирающего живота пояс и бросил колечко обратно в мешок.

– Он жрал. Все надеется вырасти и допрыгнуть до мало-мальски приличной бабы, - самый старший из них, лишившийся в прошлом году обоих передних зубов Уилл приложился к бутылке с вином. – Неплохое, кстати, пойло. Надо будет взять еще.

Тоже потянувшийся было к мешку Боб резко развернулся, решая, стоит ему огрызнуться или сразу броситься в драку, но ни того, ни другого сделать не успел.

– Возьмем, - Ганс, предводитель, даже не взглянул в его сторону, но отозвался с такой интонацией, что Боб невольно съежился, становясь еще меньше. – И пойло, и баб, и жратвы хорошей. У нас урожайная весна.

Награбленного в этот раз и правда было много – два доверху набитых мешка. Драгоценности, деньги, изящные кинжалы, которые носила при себе знать - не для дела, но в попытке перещеголять друг друга.

Еще в юности, едва выйдя на большую дорогу, Ганс с удивлением, естественным для неграмотного и злого крестьянского мальчишки, понял, что пользоваться своим оружием как должно почти никто из аристократов не умеет.

Он быстро научился наслаждаться своим новым знанием, с полным правом забирая у зажравшихся слюнтяев все, что они привыкли считать своим: деньги, лошадей, дорогую одежду, жратву и женщин. Изнеженных, белокожих, так сладко умоляющих остановиться. Никогда не знавших настоящего мужика. Щурясь теперь в тепле костра, он мимоходом погладил кончиками пальцев висящие на поясе ножны, вспоминая последнюю из них. Совсем юная дочка кого-то там. Кажется, маркиза. Надменная, рыжеволосая, чистенькая. После третьего удара они переставали визжать и вырываться, а после

Маленького Бена со всех слетала былая спесь. Все как одна…

– Остаемся на Праздник? – из приятной задумчивости его вырвал Уилл.

– Почему нет? – убрав руку от ножен, чтобы никто ненароком не разгадал его мыслей, Ганс сел удобнее. – Здесь много всякой жирной мрази. Весна – начало лета. Если дальше так пойдет, будем жировать всю зиму. Они только съезжаются…

– Я видел четыре новые повозки, кстати. Когда ходил за жратвой, - на правах самого маленького и убогого на вид в разведку всегда ходил именно Боб, и его наметанному глазу Ганс безоговорочно доверял.

– Хорошо, - потянувшись к еще не откупоренной бутылке с таким же хорошим вином, главарь кивнул. – Завтра сходим. Посмотрим, кто там…

Слишком громкий шелест молодой упругой листвы и треск веток прервали его, заставили вскинуться. Кто-то шел в их сторону через лес, почти бежал.

Бен поднялся, сжимая челюсть и тут же – кулак. Одного удара этим кулаком многим хватило, чтобы умолкнуть навек.

Делая очередной глоток, Уилл невозмутимо положил ладонь на пистолет, ставший за годы разбойной жизни почти что продолжением его руки.

Ветки зашуршали громче – человек стремительно приближался, даже не подозревая, кто и что может ждать его на лесной поляне нежной майской ночью.

Отставив бутылку, Ганс хмыкнул, радуясь тому, что не успел ее начать. Будет лучший повод, когда он обновит свой красивый кинжал.

Листва зашелестела снова, и мгновение спустя из зарослей шиповника показалась девица. Выбравшись из чащи, она отряхнула подол платья от мелких веток и вскинула голову в попытке понять, где очутилась.

Пока ее взгляд метался по поляне, Ганс придирчиво рассматривал так удачно прибежавшую в руки добычу. Невысокая, тощая, до смерти напуганная. Длинные и вьющиеся светлые волосы не были убраны в причёску и, растрепавшись, в беспорядке лежали на ее плечах.

Сумки при ней не было, но элегантное в своей простоте тёмное платье было сшито из дорогой ткани.

Заметив их, девица шарахнулась было обратно в лес, но замерла, таращась широко распахнутыми глазами. Шансов убежать у неё уже не было, и все они это понимали.

Ганс медленно, наслаждаясь моментом, поднялся, скользнул взглядом по сдержанному, но обещающему так много декольте, по быстро поднимающейся от сбитого дыхания небольшой груди.

Блондинок он любил. Особенно – таких.

Губы девицы приоткрылись – ей никак не удавалось отдышаться после бега через лес. Она вздрогнула всем телом, чувствуя этот взгляд, а потом вдруг бросилась ему навстречу.

– Добрые господа! Хвала Богу и Богине, они милостивы! Я встретила вас!

Она так отчаянно торопилась, что споткнулась и наверняка упала бы, если бы Ганс не подхватил – он научился держать почти галантно, чуть выше локтя.

– Как интересно. Что могло привести столь прекрасное создание в такое место в такой час?