Майский цветок
Шрифт:
Среди тревоги онъ почувствовалъ потребность въ ободреніи; и онъ обратился къ Батисту. «Что думаетъ онъ, знающій такъ хорошо заливъ, о положеніи вещей?»
Старикъ точно проснулся и грустно покачалъ головой. На его старомъ козлиномъ лиц была ясная покорность Провиднію, придававшая ему красоту. «Черезъ часъ всему конецъ, и людямъ, и лодкамъ», отвтилъ онъ. «Войти въ портъ невозможно». Онъ хорошо зналъ это, такъ какъ во всю свою долгую жизнь никогда не видлъ такого яростнаго восточнаго втра.
Но Ректоръ чувствовалъ въ себ безграничное мужество. «Если нельзя будетъ войти въ портъ,
Батистъ еще разъ покачалъ головой съ тмъ же грустнымъ выраженіемъ. «Этого тоже никакъ нельзя. Шквалъ продлится, по крайней мр, два дня; и, если лодка выдержитъ въ мор, то попадетъ на мель въ Кульер или разобьется о мысъ св. Антонія. Лучше ужъ попытаться войти. Разъ все равно умирать, то лучше умереть въ виду дома, тамъ, гд погибли такъ многіе изъ предковъ, близъ чудотворнаго Распятія въ Грао».
Тутъ дядя Батистъ, повернувшись между веревокъ, пошарилъ у себя за пазухой, чтобы достать бронзовое распятіе, потемнвшее отъ пота, и благоговйно поцловать его.
Видя это, Ректоръ равнодушно пожалъ плечами. Онъ врилъ въ Бога, да, и эго могъ подтвердить священникъ въ Кабаньял; но онъ зналъ и то, что, въ данномъ случа чудо совершитъ онъ, Паскуало, лишь бы лодка ему повиновалась, лишь бы при вход въ каналъ ему во время повернуть румпель.
Уже чувствовалась близость мола: море становилось все боле бурнымъ; въ то время, какъ волны кидались на корму, прибой осаждалъ носъ, ужасно крутясь. Нужно было бороться противъ двухъ штормовъ – отъ втра и отъ гигантскаго утеса, воздвигнутаго людьми.
«Цвтъ Мая» трещалъ, несмотря на прочность постройки; онъ уже почти не слушался руля; его, какъ мячъ, кидало съ гребня на гребень, безпрестанно толкало то впередъ, то назадъ, почти топило въ волнахъ.
Люки были плотно закрыты: вотъ почему лодка, побывавъ подъ горами воды, снова выплывала и храбро шла впередъ.
Ректоръ начиналъ сознавать безнадежность своего положенія. Они были во власти двойного шторма; уже не было возможности вновь выйти въ открытое море и бжать подъ бурей: необходимо было войти въ портъ, или погибнуть при вход.
Они были достаточно близко, чтобы видть толпу, которая кишла на мол; тревожные крики долетали до лодки.
«Силы небесныя! Какъ горько умирать на глазахъ у друзей, почти слышать ихъ слова и не имть возможности попучить отъ нихъ помощь… Подлое море! Поганый низовый втеръ!» Ректоръ, выведенный изъ себя, ругалъ море; и, въ отчаяніи, плевалъ на него, между тмъ какъ лодка то вдругъ вставала вертикально, то снова падала носомъ внизъ, въ пнящійся водоворотъ. Это безконечное движеніе вверхъ и внизъ вызывало головокруженіе; мачта то наклонялась къ лвому борту, почти купая рею въ вод, то она перекидывалась на правый бортъ, и половина палубы скрывалась подъ волнами.
– Смотри въ оба!
Вотъ начался смертный бой. Одна волна, синеватая, коварная, безъ пны и безъ шума, обрушилась на корму, прикрывши всю лодку, и смыла съ нее все, какъ исполинскою рукою.
Хозяинъ получилъ толчекъ въ плечо и согнулся такъ, что голова его почти коснулась ногъ, – но не выпустилъ руля и смло остался на этихъ доскахъ, къ которымъ какъ бы приросъ. Въ теченіе нсколькихъ секундъ
Размозженная голова представляла изъ себя кровавую кашу, куски которой уносила вода, струившаяся по палуб. Старый рыбакъ и другой матросъ, привязанные канатами, были вынуждены оставаться въ соприкосновеніи съ трупомъ и, при боковой качк лодки, ощущали треніе этого ужаснаго обрубка, который поливалъ ихъ кровью.
Дядя Батистъ кричалъ въ отчаяніи:
– Господи! Дай, чтобы скоре кончилось!
Его слабый и разбитый голосъ терялся въ страшномъ во моря и бури. Онъ звалъ Ректора, умолялъ его бросить руль и оставить непосильную борьбу. «Подвергались ли честные люди когда-либо такому испытанію? Послдній часъ пришелъ, и чмъ тянуть это томленіе, лучше оставить лодку на ея волю, чтобы налетла на скалы и раскололась вдребезги».
Но Ректоръ не слушалъ его. Трескъ, замченный имъ при послднемъ напор волны, озабочивалъ его, и, догадываясь объ опасности, онъ не спускалъ глазъ съ мачты, которая, несмотря на прочность, клонилась устрашающимъ образомъ. На верхушк ея все качался крестильный букетъ, пучекъ листьевъ и искусственныхъ цвтовъ, которые ураганъ щипалъ, словно предрекая смерть.
Ректоръ не слышалъ даже маленькаго Паскуало, который, съ измнившимся до неузнаваемости отъ кровавой маски лицомъ, кричалъ дрожащимъ голосомъ:
– Батя! батя!
Увы! батя не многое могъ сдлать: – избгать боле опасныхъ валовъ, все время ставить лодку между двухъ гребней и стараться, чтобы ее не захлестнуло сбоку. Но обогнуть молъ было невозможно.
Вдругъ бдный «Цвтъ Мая», полуразрушенный, очутился какъ бы въ глубин провала, между двумя зловще-блестящими стнами воды, которыя приближались другъ къ другу съ противоположныхъ сторонъ и сейчасъ должны были встртиться, сжавъ лодку. На этотъ разъ у самого хозяина вырвался крикъ ужаса.
Встрча произошла въ тотъ же мигъ. Лодка, захваченная водоворотомъ, издала страшный трескъ, подобный одному изъ раскатовъ грома, сухой рокотъ котораго разрзалъ пространство; и когда она снова тяжело всплыла на поверхность, то была гладкая, какъ мостъ: мачту сломало на уровн палубы, и она исчезла вмст съ парусомъ и привязанными людьми.
Ректоръ мелькомъ увидлъ въ пн спадавшаго гребня изуродованный трупъ молодого матроса и плывшую возл трупа голову дяди Батиста, который смотрлъ вверхъ съ выраженіемъ ужаса.