Майский сон о счастье
Шрифт:
– Слышал, не раз.
– Так вот. Ты стоишь на опасном пути, земляк. Учти и запомни – цинизм отравляет душу. Будь скромнее, старик. Будь добрее и проще.
В словах его не было ни тени лицемерия – он говорил совершенно искренне. Но я не мог, да и сейчас не могу понять: как это совмещается – хулиган в жизни и пай-мальчик в творчестве?
С третьего курса Тимоху выгнали. Он поругался с комендантом общежития – и тот пожаловался ректору. Ректор вызвал Тимоху к себе. Все могло бы ограничиться обычным старческим нравоучением, но Бабай с похмелья почему-то решил, что его так и так обязательно исключат – и явился в кабинет
– До каких пор будут продолжаться ваши безобразия? – гневно спросил ректор. – Что ж вы молчите?
– А чего говорить? – И Тимоха бросил на ректорский стол мятый листок бумаги. – Вот – примите заявление.
Ректор брезгливо взял заявление кончиками пальцев – и прочел вслух:
– «Прошу уволить меня из этого учебного заведения по собственному желанию, так как я очень устал. Поэт Бабай». Та-ак… это что же, шутка?
– Зачем? Все на полном серьезе.
– А вы трезвым когда-нибудь бываете? – рассердился ректор. – Ведь завтра проспитесь – сами пожалеете. Придете потом, прощения будете просить…
– Не буду, – сказал Тимоха.
– Эх, Бабай, Бабай, – и ректор сокрушенно покачал головой. – А ведь стихи такие добрые пишете, такие чистые… Ну, что вам мешает жить нормально? Чего вы хотите?
– Я бы хотел иметь две гранаты, – сказал Тимоха, икая, – и тогда одну я бросил бы в вас, а на второй – сам бы подорвался!..
Разумеется, после таких слов никто его больше не стал уговаривать.
Так что, как видите, очень отчаянный был и гордый, этот Тимоха Бабай, тихий лирик. Остался он, значит, без высшего образования…
А у меня – все, вроде, шло гладко – и контрольные я сдавал в срок, и курсовые, и зачеты все и экзамены, и диплом получил с отличием… но судьба моя, литературная моя судьба, как известно, не сложилась, не сладилась… Работаю в издательстве, редактирую чужие книги, пишу внутренние рецензии на рукописи кырских графоманов. Мои же собственные рассказы по-прежнему не печатают. Книжка моя, мой сборник – вот уж лет семь маринуется. И все те же упреки: цинизм, мол, натурализм, сюжетные выверты, и так далее. Никакого просвета. А все почему?
А все потому, что, едва я сажусь за стол – проклятая скромность моя исчезает, и я словно пьянею, и распоясываюсь до неприличия. Ах, лучше бы – наоборот!..
В последние месяцы мне случалось частенько встречаться с Тимохой Бабаем. И беседовать приходилось. Он по-прежнему призывает меня к целомудрию и оптимизму.
– И скромности больше, старик! Больше скромности!..
Сейчас я редактирую его книжку – сборник стихов «Мои позывные» – вполне проходимые стихи, о Сибири, о тайге, о кырских заводах, о новой ГЭС.
Кстати, насчет ГЭС. Недели две назад командировали нас с Тимохой – выступить перед молодыми гидростроителями, почитать стихи, рассказать о творческих планах. Меня строго предупредили, чтобы своих рассказов я, конечно же, не читал, а поведал бы юным гидростроителям о новинках кырского книжного издательства.
Командировка прошла успешно. Гостили мы три дня – и все три дня Тимоха Бабай пребывал в непрерывном запое. Даже на прощальной встрече с читателями, за два часа до отъезда, он не смог совладать с собой – и поставил на красную скатерть графин не с водой, как обычно, а с водкой. Говорит, говорит, шутит, отвечает на вопросы, читает стихи – а сам время от времени из стакана приглатывает. Бледный сидит, зеленоватый даже, веснушки чернеют,
Парень-рубаха, алкаш, рыжий хрипун, грязь под ногтями на вечно трясущихся пальцах – короче, такой же, как все, простой, веселый, нахальный. Свой в доску парень, к тому же еще и поэт – как его не любить?
И они не обманываются, не заблуждаются, эти ребята в рабочих куртках, – они видят Тимоху насквозь… ну и что? Именно такой поэт им близок и дорог.
Уж, конечно, для них не секрет, что накануне отъезда Тимофей Бабай босиком носился по поселку, стараясь поймать козу Машку, и, поймав, пытался ее доить, а потом, глубокой ночью, он стоял на крыльце гостиницы и кричал в таежное глухое пространство, пугая спящих жителей:
– Ахтунг, ахтунг! Бабай на вахте!..
Все знали об этом – и любили Тимоху как раз за подобные штучки. Не сомневаюсь, что после нашего отъезда поселок будет долго еще вспоминать и добродушно посмеиваться: «Даа, хорошие были писатели!.. правда, один-то, ну, этот, как его фамилия?.. он был тихоня… а уж второй, который Бабай – ох и пьянчуга! Навел тут у нас шороху! Зато – какой поэт? А? Замечательный ведь поэт!..»
Вот так создается репутация и писательская судьба.
Ну а я – что мне делать? Как мне пробиться на свою тропу? Как мне найти своего читателя? Как мне стать… уж не говорю – большим, известным, – но как мне стать – просто писателем? Быть может, я тоже должен измениться, или – хотя бы – насильственно изменить свой имидж, стиль своей жизни?
(А я-то, чудак, только и забочусь – о литературном стиле…).
Быть может, отказаться от проклятой скромности и так называемых хороших манер? Ну зачем мне все это?
О, как я отчетливо сознаю стандартное мещанство своего облика! А моя одежда?.. одни выглаженные брюки чего стоят! А мои сорочки – как они отвратительно чисты!..
Всё! Решено! Завтра же начинаю новую жизнь – встаю не раньше одиннадцати, не глажу костюм, не чищу зубы, не мою руки, не целую жену на прощанье, не спешу на службу, по пути захожу в кафе «Светлячок» и выпиваю два стакана вермута, лучше уж три, чего мелочиться, а потом, а потом, а потом – я врываюсь в издательство, плюю на паркетный пол, швыряю окурок, ругаюсь матом, сажусь прямо на полированный стол, хватаю секретаршу за мягкое место, хохочу и надсадно кашляю, а потом говорю побледневшему шефу, хлопая его по костлявому плечу:
– Что ж ты, Васька-подлец, мою книжку опять зарубил? Без ножа режешь, разбойник! Старый ты волк! Чем я детей кормить буду, сучий ты потрох? На какие шиши я жене норковый воротник куплю? А?! Чего молчишь, крокодил, чего зубы скалишь? Давай, подписывай – пусть мне аванс дадут… Надоели вы мне, в рот вас всех. У-у, поганки трухлявые!
И все пойдет как по маслу – можете не сомневаться.
Завтра же, завтра – начну новую жизнь!
Ахтунг, ахтунг!..