Майя
Шрифт:
Самой девушки видно не было. Песня, вспугнувшая кериота, произвела бы совсем иное впечатление на слушателя, окажись таковой поблизости. В девичьем голосе звучала не только жизнерадостность, но и чарующая невинная истома. Впрочем, юная певица этого не осознавала, как не осознают своей прелести звери и птицы. Пение смолкло, однако на камни у воды никто не вышел. Водопад продолжал грохотать. Внезапно откуда-то издали снова послышался призрачный напев:
Ах, мошна моя пуста, беден мой дом!Кто наполнит ее, великий Крэн?Иштар, ишталь а-стир.ЯИз-за пелены падающей воды выступила крепкая, ладная девушка лет пятнадцати, пышущая здоровьем и полная задора юности. Сверкающие струи текли по обнаженному телу, хлестали по плечам, омывали высокую грудь и упругие ягодицы. Девушка рассмеялась, запрокинула голову под пенные струи, потом закашлялась, вскинула руки, защищая лицо, потянулась и застыла в этой позе, чуть покачиваясь на носках. Радужная завеса воды то обволакивала ее прозрачным плащом, то струилась по спине.
Впрочем, женственным формам и двусмысленной песенке противоречили наивное лицо и непосредственные манеры юной красавицы. В этом глухом уголке она по-детски восторженно предавалась бездумной забаве и играла с водопадом в прятки, ничуть не смущаясь своей наготы. Возможно, она уже изведала усталость, голод и болезни, но еще не подозревала, что в мире существуют жестокость и несчастья, и только понаслышке знала о других опасностях, подстерегающих одиноких купальщиц. Впрочем, смутное осознание своей красоты сквозило в каждом движении девушки, которая нежилась под усердными и неуемными струями, омывавшими все ее тело – плечи, живот, бедра и ягодицы.
В сладких грезах и мечтах о воображаемом будущем ни восторженные юные девы (тягот они пока не изведали, а потому о бедах не думают), ни умудренные жизнью женщины (с тяготами они хорошо знакомы, и думать о бедах не хочется) не опираются на суровый опыт действительности.
Когда девушке прискучило скользить на прохладных валунах в изножье водопада и глядеть сквозь струи, как стражник сквозь бойницы крепостного вала, она в последний раз окунулась в колышущуюся завесу, запрыгала по плоским камням к озерцу, нырнула и быстро поплыла на мелководье. Там она перевернулась на спину, опустилась на песчаное дно, кое-где усыпанное мелкой галькой, оперлась затылком o пенек и замерла, раскинув в стороны ноги и руки.
Весенних цветов не счесть на лугу,Где телка покорно ждет быка.Иштар, ишталь а-стир.Дочь моя, я тебе помогу…Иштар а-стир, на-ро, ишталь а-ронду.Она захихикала, и вода накрыла ее с головой, заглушив слова песенки. Девушка встала и побрела по мелководью, собирая золотистые и розовые кувшинки на длинных жилистых стеблях и сплетая их в венок. С утеса неподалеку свисал алый трепсис. Она сорвала охапку длинных плетей, добавила их к гирлянде и надела украшение на шею.
Потом она пошлепала ногой по воде, вытащила застрявшие меж пальцев травинки и склонила голову, вдыхая аромат цветочного ожерелья на плечах. Внезапно, совсем как ребенок, которому не сидится на месте, она бросилась обрывать цветы – все без разбору: пушистые головки геллий, маргаритки, пурпурные смолевки, оранжевые сильфии – и соорудила из них пояс, браслеты и хрупкую корону, для прочности оплетя ее побегом трепсиса. За уши девушка заложила крупные алые цветы, а еще один воткнула в ямку пупка – но цветок там не удержался. Тогда она с вызывающей улыбкой, будто
– Я – владычица Беклы!
Она призывно вскинула руки над головой, с напускной торжественностью шагнула вперед и тут же, наступив на острый щебень, ойкнула и поджала ногу, потом надула губы и топнула по воде. Взметнулся фонтан брызг. Девушка достала со дна камешек, сердито плюнула на него и отбросила к деревьям, затем стремительно выскочила на берег, отбежала к дальнему концу озерца, вошла на глубину и, раскинув руки, легла навзничь. Медленное течение утянуло ее в центр, где она неподвижно застыла на воде, по-прежнему обвитая цветочными украшениями; на поверхности виднелись только лицо и бугорки грудей. Она глядела в небо, на клонящееся к закату солнце.
– Не слепи мне глаза, не то я тебя своим сиянием ослеплю! – прошептала она. – Попробуй обожги меня! Я же в воде! Вот так-то…
Вода чуть покачивала девушку; гирлянды набухали влагой, постепенно расплетались, и течение уносило цветы – то кувшинка, то незабудка отплывали в сторону, кружились в медленных водоворотах у берега и пропадали. Она снова осталась нагишом. Постепенно ее отнесло к мелководью, где вода доходила до колен.
Солнце опустилось ниже. Тени сгустились над водопадами, превращая радужную белизну струй в однообразную, унылую серость. Девушка родилась и выросла у воды и, прекрасно умея плавать, весь день провела на озере. К вечеру она устала, проголодалась и озябла. Она подошла к берегу, присела на корточки и справила малую нужду. Потом, выбравшись из пруда на траву, встала на колени, нетерпеливо отжала воду из длинных волос, натянула на мокрое тело сорочку и заношенный холщовый сарафан, взобралась по каменистому склону и босиком неторопливо двинулась вдоль берега озера, освещенного лучами заходящего солнца.
Девушка не подозревала, что все это время за ней наблюдали, – она ничего не слышала за ревом водопада и не видела того, кто прятался за деревьями. Как только она исчезла из виду, мужчина выскочил из своего укрытия, пробежал вдоль берега и упал ничком. Он зажмурил глаза, похотливо засопел и в исступлении всем телом ткнулся в траву, которой только что касалась его падчерица.
2
Хижина
У дальней оконечности озера, за деревней, узкая тропка вела вдоль берега к выгону. Там, у ограды, стояла бревенчатая хижина – просторная, но ветхая. За выгоном начинались поля проса, а на грядках во дворе зеленели конусы поздних брильонов.
В сумерках на тропинку выбежала босоногая одиннадцатилетняя девчушка, вздымая клубы пыли, и бросилась навстречу сестре. Обе остановились. Девочка торопливо вгрызлась в ломоть черного хлеба.
– Чего тебе, Келси? – спросила старшая.
– Майя, матушка осерчала, что тебя так долго нет.
– Ну и пусть!
– Я, как увидела, что ты идешь, решила предупредить. Она меня послала коров с выпаса пригнать, потому что Таррин еще не вернулся. Так я побегу, а то и мне влетит.
– Поделись хлебушком, – попросила старшая.
– Ой, Майя, мне ж ничего не останется!
– Дай кусочек, не жадничай. Есть хочется, сил нет. А я ужином с тобой поделюсь.
– Знаю я твои кусочки, – вздохнула Келси и чумазыми пальцами отщипнула корку.
Майя взяла хлеб, задумчиво пожевала, проглотила.
– Пусть только попробует меня без ужина оставить, – сказала она.
– Ага, она к тебе придирается, – с детской непосредственностью заявила Келси. – Похоже, за что-то невзлюбила, вот только за что, не пойму.
– Не знаю, – пожала плечами Майя. – Да мне на нее плевать!